Улыбайтесь! Это заставляет людей ломать голову над тем, что же у вас на уме. || And you know the thing about chaos? It's fair.
читать дальшеЯ расколочу к чертовой матери этот мобильник!
– Гкхм! Да?
– Действительно, гкхм.
Я когда-нибудь высплюсь???
– Опять в такую рань. Злодеям полагается разгуливать ночью, а утром спать, – наставительно проговорила я, зевнув.
Смешок.
– Девятый час. Вечера. – Ой, точно. Какого черта я сплю одетая? Какого черта я вообще сплю? – У тебя есть мыльница?
– Мыльница?
– Карманный фотоаппарат, мисс великий профи, просыпайся, давай.
Ох, ну я и тормоз.
– Нет… то есть да, – «мыльница» у меня была, и хорошая, но я ей не пользовалась. Дядя Карл подарил мне ее в качестве таблетки от технического снобизма, как он выразился, но она так и валялась без дела. Не помогло от снобизма. – Почему мыльница? – я продолжала зевать.
– Там, куда ты едешь, твою замечательную игрушку отберут на раз, и еще самой достанется.
– Какая трогательна забота.
– Мне всего лишь нужен результат.
– Опять за кем-то шпионить? Я рассчитывала на что-то иное…
– Мадемуазель скучно? Мадемуазель рвется в бой? На тебя прямо-таки не угодишь. Ничего-ничего, вот закончатся скучные будни, и будет тебе суперрепортаж. Обещаю.
У меня холодок пробежал по спине. Представляю себе, что он может иметь в виду. Кто меня за язык тянул?
– Я не это хотела сказать…
– А что же?
Сама не знаю…
– Забей. Какие неприятности меня ждут на этот раз?
– Не будешь светиться – обойдешься без неприятностей, – он рассказал, куда ехать и что делать. Заня-атно.
– Я так понимаю, что тебя там… – он отключился. – Ага, пока, – сказала я пустой трубке.
Его там не будет. С одной стороны, это хорошо. Наверное. А с другой…
Я поймала себя на том, что разочарована. Я хочу его видеть. Лучше не думать, почему. Достаточно того, что я практически добровольно оказалась на побегушках у монстра.
Эй, проснись, тебе мало неприятностей? Да вроде, как раз собираюсь отправиться за новыми. Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит… ага, ну да.
Кажется, я слишком легко все это воспринимаю. Нет, тогда я определенно была не в себе. А утром? Не выспалась. Еще одна отмазка. Я подумаю об этом потом. Хм, на этот раз Джокер не предлагал мне отказаться. Я должна удивиться, или это подождет?
Кофе мне!!!
И пепельницу пора уже вытряхнуть.
Покинув среди дня дядю Карла, я наконец забрала машину. Пришла домой, а дальше ничего не помню. Выходит, я просто упала и, как была, в джинсах, вырубилась. Эмоциональная перегрузка. И около кровати валяется этот треклятый джокеровский рюкзак, который я зачем-то с собой притащила. Ну не бросать же на улице! Ладно, пусть его.
Пойду, посмотрю, куда это мне ехать. Уорти лейн, адрес абсолютно незнакомый. Гугль-мапс показал скопление крыш в нижней части острова Нероуз. Тоже мне, лейн. Н-да, местечко аховое, с хорошей техникой там действительно лучше не показываться. По-хорошему, там вообще лучше не показываться, но взялся за гуж… А, плевать, это мой город, я родилась и выросла в нем, и до сих пор со мной не случилось ничего ужасного. По крайней мере, ничего такого, в чем я не была бы виновата сама. А Джокер? – опять встрял мой внутренний голос. А он не сделал мне ничего дурного, отмахнулась я. Отравил, например? Отравил. Отравил-отравил-отравил, бла-бла-бла, а сама-то я как раз перед этим – что собиралась сделать? Расставим точки над ё. Я не только жива номинально, но и чувствую себя живой. И хотелось бы это ощущение сохранить. Твои планы могут потерпеть крах в любой момент, – язвительно. Нет у меня никаких планов, и вообще – посмотрим. Внутренний диалог перешел на повышенные тона. Втянул бог весть во что. И не у тебя ли мурашки по коже бегали утром, не ты кляла себя, что согласилась на это? Заткнись. Дура. Зануда.
Припечатав голос разума, я открыла почтовый ящик, куда уже пару дней не заглядывала. Времени не было. Сотня писем со спамом, что неудивительно, и еще десятка два лично мне. Большая часть от периодических изданий, с которыми я когда-либо работала. Хотят текст из первых рук. Тот, который я так и не написала. Эй, господа, я не писатель. Могу вам картинку послать покошмарнее, хи.
Еще три письма от знакомых, с которыми я сто лет не общалась. Содержание примерно одинаковое: С тобой все в порядке? Неловко звонить, ты, наверное, только приходишь в себя, хочешь, приеду? Ясно, «Трибьюн» у нас все же читают. Нет, не хочу, спасибо. Где вы были, когда я действительно нуждалась в поддержке? А, ну да, тряслись за свою шкуру, а потом приходили в себя. Идите вы все… в себя. Последнее – от дяди Карла, пришло с полчаса назад: Алиска, ты это видела? Компьютер не расколоти, еще пригодится. И ссылка. Многообещающе, нет, ничего-хорошего-не-обещающе. Он мне редко пишет, мы же все время общаемся, а ссылки с такими комментариями… Н-да. Посмотрим.
«Сообщница Джокера или стокгольмский синдром?» Я поперхнулась кофе. Заметка на полторы страницы, с упоминанием моего похищения (почему-то я не могу относиться к этому, как к похищению), сюжета с Марони и моего непосредственного участия в его создании. А дальше шел чудовищный бред. То ли Джокер держит в заложниках кого-то из моих предполагаемых близких (и где они все?), то ли он обладает даром гипноза, то ли я действительно его сообщница, и никакого похищения не было, то ли оно таки было, и это говорит нам о том… и далее блок псевдопсихологической хрени. Я уже говорила, что психология не наука? Ответственно заявляю, я пыталась ее изучать, но этому не научишься, это дар, как музыкальный слух – либо есть, либо нет, и развивается практикой, а не талмудами. Так вот, если продолжить музыкальные ассоциации, статья была на уровне трех блатных аккордов. Самым паршивым было то, что меня обозначили не как абстрактную «репортершу» или «фотографа», а назвали по имени. За это, видимо, надо отчасти поблагодарить Алекса Чандора с его вчерашним боевичком. Покопались, твари. Даже мою мини-выставку упомянули, мур-мур-мур, оказывается, я «талантливый фотохудожник», спасибо, блин, за рекламу. Все это в том смысле, что девушка приличная, в Аркхэме и иже не была, не состояла, не подписывала, и если она, упасибоже, делает это по своей воле, то объяснение может быть только одно. Премного благодарна, коллеги.
Набрала в поисковике «Джокер». Посыпались ссылки.
За год о нем успели написать дурную тучу статей и исследований. Как-нибудь ознакомлюсь.
Мне не было нужды перечитывать всю хронику прошлогоднего кошмара, успела начитаться, насмотреться и наслушаться, несмотря на свое плачевное состояние. Как раз валялась тогда в больнице после аварии, нас в какой-то момент даже начали было эвакуировать, но до меня очередь не дошла, взрыв случился раньше, а я лежала не в Готэм Дженерал, а в Сакред Харт. Кстати, быстренько Дженерал отстроили. Эмоциональной вовлеченности не было никакой, но память у меня хорошая.
Что там насчет того, что происходит сейчас?
Бардак в верхах после убийства мэра… какие-то столкновения с готэмскими бандитами…
Добавила в поиск свое имя.
Несколько копий той заметки, электронная версия «Трибьюн» и еще… ох. Прелестно.
Еще два варианта на ту же тему, только слово «сообщница» заменено на «лю…» ик! «любовница». Источник в полиции высказал предположение. Знать бы, кто конкретно был этим «источником», рожу бы расцарапала. Кому-то понравилось предположение Марони, так мило брошенное мне в лицо. И, похоже, это только начало. Черт. За несколько часов утка просочилась в интернет, дело не станет за каким-нибудь бумажным желтым листком, а к бумаге люди почему-то до сих пор относятся куда серьезнее. Им все равно, влезть в грязное белье высокопоставленного лица, кинозвезды, скандального миллиардера или сумасшедшего террориста. Желтой прессе на все плевать и всегда есть что сказать. На этом фоне циничная стерва Анна Мэйн показалась мне трепетной тетушкой, а Алекс – самой холодной беспристрастностью.
Идея расколотить компьютер показалась не такой уж плохой.
Слишком близко к сердцу принимаю я эту чушь. Слишком хорошо знаю, как делают из мухи слона. Слишком отчаянно стараюсь убедить себя в том, что это именно чушь.
Я безуспешно пыталась забыть о том, что учудила в первую нашу встречу. Это было настолько немыслимо, что мне, наверное, в конце концов удалось бы поверить, что мне все померещилось, если бы воспоминание не было таким ясным и четким несмотря на последовавший блэкаут. И если бы мне не хотелось, чтобы это… повторилось. Я знаю, что это не имеет никакого отношения к здравому смыслу. Но… тогда, в пыльном полумраке, в непосредственной близости от ходячей смерти, я почувствовала себя живой, впервые за долгое-долгое время. Могло ли мне это не понравиться? Да, я эгоистична.
Я взглянула на часы. Десять. Через час мне нужно быть в Нэроуз. Все это вечернее чтение основательно испортило мне настроение, но отступать некуда, да и не хочется. Не знаю почему, не могу объяснить этого даже себе. Вернее, не хочу думать об этом. Иначе придется разложить по полочкам, где желание докопаться до какой-нибудь правды, (а главное, чего ради я хочу до нее докопаться?), а где мой непотопляемый идиотизм и… чертовы гормоны. Я бы много отдала, чтобы понять, что у него в голове, теперь, когда я сама втянута в это. Впрочем, никакое битье собственной головой об стенку не поможет мне переплюнуть тех, кто уже пытался…
Вообще-то, я должна сообщить обо всем Гордону, но речь шла только о Джокере, а его там не будет, так что, формально, перед комиссаром я чиста, как стеклышко. Ну, с натяжкой. А если честно, я не хочу звонить, потому что мне отчего-то неловко перед ним. Как будто в смерти его людей есть и доля моей вины.
***
На электронные ящики редакций радио и телеканалов Готэм Сити пришло письмо от неизвестного отправителя, зарегистрированного на бесплатном сервисе. Письмо содержало вложенный аудиофайл и просьбу не беспокоиться об авторских правах. Композитор и исполнитель, желающий остаться неизвестным, хочет сделать подарок. Странно. Несерьезно. В нескольких случаях послание автоматически попало в спам. Часть получателей, не глядя, отправили письмо в корзину.
***
Он сказал далеко не все что хотел, а узнал несколько больше, чем собирался. Настроение было восторженным и препоганым одновременно. Он не соврал, сказав, что восхищен. И почти соврал, не сказав, что разочарован.
Как хороша была иллюзия, какой внушительный фантом! И где оно все? Тот, кто, по всему, должен бы быть ходячим воплощением воли, так легко повелся на простую провокацию.
Вся эта чудная конструкция держится на каком-то глубоком самообмане, стоит только ткнуть булавкой, и шарик лопнет. И… он не хотел бы узнать, куда ткнуть, а то ведь не удержится, и конец игре.
А ведь они могли бы быть друзьями – в другой жизни.
Долго и подробно вглядываться в кривое зеркало, надеясь/опасаясь увидеть/не увидеть трещину – удовольствие на грани боли. Тронуть там и тут – пошли круги, приоткрылось, зарябило поверх уже имеющегося. А он сам привык быть таким зеркалом. Маски.
Этот человек изломан еще больше чем он сам, всегда был изломан, еще раньше, чем он приложил к этому руку. Он помнит. Он видел. Оттого и не хотел верить.
И все же он доволен.
Нормально, Розенкранц? Отлично, Гильденстерн!
***
– Гордон, послушайте, пока вы тут барахтаетесь в своей личной эмоциональной яме, Готэм сходит с ума. У меня, как и у вас, нет ни малейшего желания повторно расхлебывать эту кашу, а также я не хочу смотреть, как вы себя казните за то, в чем не виноваты. Соберитесь, я не обязан быть вашим психотерапевтом. – Достаточно того, что я чувствую себя сантехником на срочном вызове с прорывом канализации.
Гарсия с тоской взглянул на гору отчетов на столе и с укором – на своего визави. Его буквально за уши втащили на оставленный в прошлом году пост, чему он ни в малейшей степени не обрадовался. Он предложил назначить Гордона исполняющим обязанности, это показалось хорошей идеей, но тот наотрез отказался, и теперь это было скорее плюсом, чем минусом, учитывая состояние последнего. Но снова оказаться в ответе за паникующую толпу – нет спасибо, уже проходили. Только вот вариантов нет. Отказавшись от участия в выборах на второй срок, он и не предполагал, что это место снова займет Траут. Он уже раньше был мэром, и никому это не понравилось, так каким образом сложилось так, что он снова выиграл? И меньше чем за год практически свел на нет все его старания. Это какая-то дурная бесконечная чехарда. Ну, положим, уже не бесконечная, второй участник выбыл навсегда, и, каковы бы ни были мотивы Джокера, в этом отдельном случае ему можно сказать спасибо от имени всего Готэма. Тихо и про себя. И вслух клясть злополучный мегаполис, эту чудовищную каракатицу, где все наперекосяк и некому навести порядок. С чувством и искренне. Этот пост оказался далеко не синекурой, и либо ты вкалываешь на благо, с грехом пополам решив для себя, что же это «благо» собой представляет, либо ведешь себя как Траут. Он уже по горло сыт ответственностью. Лучше и вправду дерьмо разгребать. В Мексике. Как дед.
– Он выдвигал какие-нибудь требования?
– Нет. Пока нет. Все, что у нас есть, это полтора десятка покойников, два из которых на моей совести…
– Да прекратите же вы!
Гордон сглотнул.
– Постараюсь. Гкхм. Полтора десятка убийств и эта идиотская выходка с хоум-видео по телевизору.
И – паника. Скрыть сам факт побега после такого громкого появления невозможно. И СМИ с таким жаром ухватились за это и за подачку, специально брошенную им Джокером, нагнетают обстановку, пережевывая прошлое и строя самые невероятные предположения о том, что готовит клоун-террорист, так и этак прикидывая, какое отношение имеет Марони к его планам, посмеиваясь и состязаясь в сомнительном остроумии и не менее сомнительной проницательности, окончательно сбивая всех с толку, ругая между делом полицию и руководство. А где они, эти полиция и руководство? Вот тут и сидят. Один – в состоянии, близком к прострации от недосыпа и утреннего потрясения, а другой – пытается заставить себя думать, но возвращается к одному и тому же, смешному, малодушному и детскому – сбегу в пираты, и гори оно все.
– А смысл?
Гордон пожал плечами.
– Не вижу. На первый взгляд, пустая игра на нервах. С жертвами.
– И на второй – тоже.
– Только у этого так просто не бывает. Если ему было нужно между делом спровоцировать Марони…
– Мы будем его анализировать или все-таки ловить?
Гордон умолчал о звонке.
– Мы делаем все возможное.
– Харви Дента бы сюда, – Гарсия пошелестел бумагой. Особенно позднюю версию, невесело усмехнулся про себя Гордон. – Что вы думаете о новом окружном прокуроре? Как его… Колдуэлл, да?
– Да, Огастас Колдуэлл. Не знаю, еще не присмотрелся. Он не из Готэма.
– Как и вы. Мне все-таки интересно – что это за подковерные игры, выкинувшие единственного честного полицейского из Чикаго – в Готэм с понижением?
– Это было уже очень давно и не имеет значения.
– Н-да, пожалуй… тем более сейчас. Но когда-нибудь я хочу это услышать.
– Ничего интересного или необычного, можете мне поверить.
Гарсия постучал пальцами по столешнице.
– Кстати, надо бы поинтересоваться у руководителя Готэм Ньюс, о чем он думал, давая тот сюжет в эфир.
Больше двадцати тысяч человек покинули город еще вчера, при первых намеках на возможность повторения прошлогодних событий, сегодня еще около сорока тысяч. На фоне тридцатимиллионного населения это капля в море, но тенденция нехорошая.
– Она. Руководитель – Анна Мэйн. Метценгерштейн, вернее.
– Ах, ну да. У нас персонажи Эдгара По заведуют теленовостями и сумасшедшие клоуны буянят на улицах, как я мог забыть. И, кстати, летучие мыши, на которых висит убийство полицейских.
Гордон решился:
– Я вынужден вам кое-что объяснить, господин мэр…
***
Анна прослушала запись еще раз. И еще. И еще. Что-то знакомое было в лихой мелодии, выводимой деревянной флейтой, равно подходившей для марша и для детской песенки. Знакомое и нервирующее. Нехорошо нервирующее. Неуловимое. Жуткое.
Бог весть что мерещится. Она уже не в том возрасте и не в той должности, чтобы сутками торчать на работе. Пора возвращаться домой, где ее никто не ждет.
***
Интермедия.
Отец окликнул его, или просто показалось? С таким гулом в ушах ни в чем нельзя быть уверенным.
– Поди-ка сюда! Сын! Я должен орать?
Сын? Это плохо. Так он называет его, только когда очень зол. Отец до предела выкрутил звук на телевизоре.
– …очевидцы утверждают, что мальчик не делал никаких попыток покинуть железнодорожные пути.
Очевидцы? Он никого не видел. Надо было быть внимательнее.
– Не креозотом ли от тебя разит?
Не может быть. Вернувшись домой, он сразу бросил одежду в стирку и вымылся.
– … машинист скончался на своем рабочем месте от сердечного приступа. К счастью, он успел включить тормозной механизм.
– Ты понимаешь, что наделал?
Кажется, стоит принять виноватый вид. Сердечный приступ у машиниста? Такая вероятность даже в голову не приходила. Его занимало совсем другое.
– Прости, пап.
– Не у меня надо просить прощения. Ты понимаешь, что виноват в смерти человека?
Виновато его слабое сердце. А может, действительно виноват, ну и – рыдать что ли? Извиниться перед покойником? Да не вопрос, только вот интересно, как?
– Да, пап.
– Зачем ты это сделал? Что ты хотел доказать? – отец тряхнул его за плечи. – Разве недостаточно того, что Уил погиб под поездом за два года до твоего рождения?
– Уил мог сделать то же самое – просто лечь на шпалы.
Вместо того чтобы остолбенело смотреть на приближающийся локомотив. Мама рассказывала. Это случилось у нее на глазах.
И не обязательно за долю секунды до столкновения, как он. Он-то точно знал, что делает. Очень громко, очень страшно, но вполне безопасно. Проверить стоило.
– Если мать узнает, она может не пережить…
Лучше бы ты этого не пережил.
– Не узнает.
– Это она вырастила из тебя идиота…
– Раньше ты говорил, что я трус.
– А теперь вижу, что еще и придурок.
– Кого воспитал…
Последовавшая затрещина убедила, что «искры из глаз» не фигура речи, а суровая констатация факта. Как будто недостаточно синяков и растяжений, полученных на занятиях борьбой, которые отец заставляет его посещать вместе с орангутангами в два раза тяжелее его.
– Уилу было пятнадцать лет, но он и в двенадцать был настоящий мужик!
В ушах теперь звенит еще больше. Что-что, пап? Ты сказал что-нибудь новенькое? А, ну да…
– Я не Уил.
И иногда готов самого себя ненавидеть за это.
– Оно и заметно. Тебя ищут, но я ничего не скажу, хотя стоило бы. Но меня беспокоит твое будущее.
Дежурная ложь. Тебя беспокоит твоя репутация. Влезшему в политику герою проигранной войны во Вьетнаме, чьи предки, к тому же, приплыли на навязшем в зубах Мэйфлауэре (как же ты любишь кичиться этим!), не нужны лишние проблемы и пересуды. Это помешает твоей новой карьере. Как мило.
– Спасибо, пап.
– Это не ради тебя, это ради матери. – Еще одна дежурная ложь. – А тебе следует впредь осознавать последствия своих поступков.
Да, последствия бывают… удивительными. Примем к сведению. И еще…
Попытался скрыть улыбку.
– Тебе что-то кажется смешным?
Да. Уил. Машинист. Счет 1:1. Забавно вышло.
– Нет, пап.
Две пары зеленых глаз вперились друг в друга. Плохо контролируемая ярость и с трудом скрываемое презрение.
– Ты меня слушаешь?
– Да, пап.
Это все, что тебе нужно – чтобы тебе смотрели в рот.
– Катись в свою комнату, я не хочу тебя видеть.
– Да, пап.
– Подумай хорошенько о том, что произошло.
– Есть, сэр.
Его ждет недочитанная «Буря»…
– Гкхм! Да?
– Действительно, гкхм.
Я когда-нибудь высплюсь???
– Опять в такую рань. Злодеям полагается разгуливать ночью, а утром спать, – наставительно проговорила я, зевнув.
Смешок.
– Девятый час. Вечера. – Ой, точно. Какого черта я сплю одетая? Какого черта я вообще сплю? – У тебя есть мыльница?
– Мыльница?
– Карманный фотоаппарат, мисс великий профи, просыпайся, давай.
Ох, ну я и тормоз.
– Нет… то есть да, – «мыльница» у меня была, и хорошая, но я ей не пользовалась. Дядя Карл подарил мне ее в качестве таблетки от технического снобизма, как он выразился, но она так и валялась без дела. Не помогло от снобизма. – Почему мыльница? – я продолжала зевать.
– Там, куда ты едешь, твою замечательную игрушку отберут на раз, и еще самой достанется.
– Какая трогательна забота.
– Мне всего лишь нужен результат.
– Опять за кем-то шпионить? Я рассчитывала на что-то иное…
– Мадемуазель скучно? Мадемуазель рвется в бой? На тебя прямо-таки не угодишь. Ничего-ничего, вот закончатся скучные будни, и будет тебе суперрепортаж. Обещаю.
У меня холодок пробежал по спине. Представляю себе, что он может иметь в виду. Кто меня за язык тянул?
– Я не это хотела сказать…
– А что же?
Сама не знаю…
– Забей. Какие неприятности меня ждут на этот раз?
– Не будешь светиться – обойдешься без неприятностей, – он рассказал, куда ехать и что делать. Заня-атно.
– Я так понимаю, что тебя там… – он отключился. – Ага, пока, – сказала я пустой трубке.
Его там не будет. С одной стороны, это хорошо. Наверное. А с другой…
Я поймала себя на том, что разочарована. Я хочу его видеть. Лучше не думать, почему. Достаточно того, что я практически добровольно оказалась на побегушках у монстра.
Эй, проснись, тебе мало неприятностей? Да вроде, как раз собираюсь отправиться за новыми. Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит… ага, ну да.
Кажется, я слишком легко все это воспринимаю. Нет, тогда я определенно была не в себе. А утром? Не выспалась. Еще одна отмазка. Я подумаю об этом потом. Хм, на этот раз Джокер не предлагал мне отказаться. Я должна удивиться, или это подождет?
Кофе мне!!!
И пепельницу пора уже вытряхнуть.
Покинув среди дня дядю Карла, я наконец забрала машину. Пришла домой, а дальше ничего не помню. Выходит, я просто упала и, как была, в джинсах, вырубилась. Эмоциональная перегрузка. И около кровати валяется этот треклятый джокеровский рюкзак, который я зачем-то с собой притащила. Ну не бросать же на улице! Ладно, пусть его.
Пойду, посмотрю, куда это мне ехать. Уорти лейн, адрес абсолютно незнакомый. Гугль-мапс показал скопление крыш в нижней части острова Нероуз. Тоже мне, лейн. Н-да, местечко аховое, с хорошей техникой там действительно лучше не показываться. По-хорошему, там вообще лучше не показываться, но взялся за гуж… А, плевать, это мой город, я родилась и выросла в нем, и до сих пор со мной не случилось ничего ужасного. По крайней мере, ничего такого, в чем я не была бы виновата сама. А Джокер? – опять встрял мой внутренний голос. А он не сделал мне ничего дурного, отмахнулась я. Отравил, например? Отравил. Отравил-отравил-отравил, бла-бла-бла, а сама-то я как раз перед этим – что собиралась сделать? Расставим точки над ё. Я не только жива номинально, но и чувствую себя живой. И хотелось бы это ощущение сохранить. Твои планы могут потерпеть крах в любой момент, – язвительно. Нет у меня никаких планов, и вообще – посмотрим. Внутренний диалог перешел на повышенные тона. Втянул бог весть во что. И не у тебя ли мурашки по коже бегали утром, не ты кляла себя, что согласилась на это? Заткнись. Дура. Зануда.
Припечатав голос разума, я открыла почтовый ящик, куда уже пару дней не заглядывала. Времени не было. Сотня писем со спамом, что неудивительно, и еще десятка два лично мне. Большая часть от периодических изданий, с которыми я когда-либо работала. Хотят текст из первых рук. Тот, который я так и не написала. Эй, господа, я не писатель. Могу вам картинку послать покошмарнее, хи.
Еще три письма от знакомых, с которыми я сто лет не общалась. Содержание примерно одинаковое: С тобой все в порядке? Неловко звонить, ты, наверное, только приходишь в себя, хочешь, приеду? Ясно, «Трибьюн» у нас все же читают. Нет, не хочу, спасибо. Где вы были, когда я действительно нуждалась в поддержке? А, ну да, тряслись за свою шкуру, а потом приходили в себя. Идите вы все… в себя. Последнее – от дяди Карла, пришло с полчаса назад: Алиска, ты это видела? Компьютер не расколоти, еще пригодится. И ссылка. Многообещающе, нет, ничего-хорошего-не-обещающе. Он мне редко пишет, мы же все время общаемся, а ссылки с такими комментариями… Н-да. Посмотрим.
«Сообщница Джокера или стокгольмский синдром?» Я поперхнулась кофе. Заметка на полторы страницы, с упоминанием моего похищения (почему-то я не могу относиться к этому, как к похищению), сюжета с Марони и моего непосредственного участия в его создании. А дальше шел чудовищный бред. То ли Джокер держит в заложниках кого-то из моих предполагаемых близких (и где они все?), то ли он обладает даром гипноза, то ли я действительно его сообщница, и никакого похищения не было, то ли оно таки было, и это говорит нам о том… и далее блок псевдопсихологической хрени. Я уже говорила, что психология не наука? Ответственно заявляю, я пыталась ее изучать, но этому не научишься, это дар, как музыкальный слух – либо есть, либо нет, и развивается практикой, а не талмудами. Так вот, если продолжить музыкальные ассоциации, статья была на уровне трех блатных аккордов. Самым паршивым было то, что меня обозначили не как абстрактную «репортершу» или «фотографа», а назвали по имени. За это, видимо, надо отчасти поблагодарить Алекса Чандора с его вчерашним боевичком. Покопались, твари. Даже мою мини-выставку упомянули, мур-мур-мур, оказывается, я «талантливый фотохудожник», спасибо, блин, за рекламу. Все это в том смысле, что девушка приличная, в Аркхэме и иже не была, не состояла, не подписывала, и если она, упасибоже, делает это по своей воле, то объяснение может быть только одно. Премного благодарна, коллеги.
Набрала в поисковике «Джокер». Посыпались ссылки.
За год о нем успели написать дурную тучу статей и исследований. Как-нибудь ознакомлюсь.
Мне не было нужды перечитывать всю хронику прошлогоднего кошмара, успела начитаться, насмотреться и наслушаться, несмотря на свое плачевное состояние. Как раз валялась тогда в больнице после аварии, нас в какой-то момент даже начали было эвакуировать, но до меня очередь не дошла, взрыв случился раньше, а я лежала не в Готэм Дженерал, а в Сакред Харт. Кстати, быстренько Дженерал отстроили. Эмоциональной вовлеченности не было никакой, но память у меня хорошая.
Что там насчет того, что происходит сейчас?
Бардак в верхах после убийства мэра… какие-то столкновения с готэмскими бандитами…
Добавила в поиск свое имя.
Несколько копий той заметки, электронная версия «Трибьюн» и еще… ох. Прелестно.
Еще два варианта на ту же тему, только слово «сообщница» заменено на «лю…» ик! «любовница». Источник в полиции высказал предположение. Знать бы, кто конкретно был этим «источником», рожу бы расцарапала. Кому-то понравилось предположение Марони, так мило брошенное мне в лицо. И, похоже, это только начало. Черт. За несколько часов утка просочилась в интернет, дело не станет за каким-нибудь бумажным желтым листком, а к бумаге люди почему-то до сих пор относятся куда серьезнее. Им все равно, влезть в грязное белье высокопоставленного лица, кинозвезды, скандального миллиардера или сумасшедшего террориста. Желтой прессе на все плевать и всегда есть что сказать. На этом фоне циничная стерва Анна Мэйн показалась мне трепетной тетушкой, а Алекс – самой холодной беспристрастностью.
Идея расколотить компьютер показалась не такой уж плохой.
Слишком близко к сердцу принимаю я эту чушь. Слишком хорошо знаю, как делают из мухи слона. Слишком отчаянно стараюсь убедить себя в том, что это именно чушь.
Я безуспешно пыталась забыть о том, что учудила в первую нашу встречу. Это было настолько немыслимо, что мне, наверное, в конце концов удалось бы поверить, что мне все померещилось, если бы воспоминание не было таким ясным и четким несмотря на последовавший блэкаут. И если бы мне не хотелось, чтобы это… повторилось. Я знаю, что это не имеет никакого отношения к здравому смыслу. Но… тогда, в пыльном полумраке, в непосредственной близости от ходячей смерти, я почувствовала себя живой, впервые за долгое-долгое время. Могло ли мне это не понравиться? Да, я эгоистична.
Я взглянула на часы. Десять. Через час мне нужно быть в Нэроуз. Все это вечернее чтение основательно испортило мне настроение, но отступать некуда, да и не хочется. Не знаю почему, не могу объяснить этого даже себе. Вернее, не хочу думать об этом. Иначе придется разложить по полочкам, где желание докопаться до какой-нибудь правды, (а главное, чего ради я хочу до нее докопаться?), а где мой непотопляемый идиотизм и… чертовы гормоны. Я бы много отдала, чтобы понять, что у него в голове, теперь, когда я сама втянута в это. Впрочем, никакое битье собственной головой об стенку не поможет мне переплюнуть тех, кто уже пытался…
Вообще-то, я должна сообщить обо всем Гордону, но речь шла только о Джокере, а его там не будет, так что, формально, перед комиссаром я чиста, как стеклышко. Ну, с натяжкой. А если честно, я не хочу звонить, потому что мне отчего-то неловко перед ним. Как будто в смерти его людей есть и доля моей вины.
***
На электронные ящики редакций радио и телеканалов Готэм Сити пришло письмо от неизвестного отправителя, зарегистрированного на бесплатном сервисе. Письмо содержало вложенный аудиофайл и просьбу не беспокоиться об авторских правах. Композитор и исполнитель, желающий остаться неизвестным, хочет сделать подарок. Странно. Несерьезно. В нескольких случаях послание автоматически попало в спам. Часть получателей, не глядя, отправили письмо в корзину.
***
Он сказал далеко не все что хотел, а узнал несколько больше, чем собирался. Настроение было восторженным и препоганым одновременно. Он не соврал, сказав, что восхищен. И почти соврал, не сказав, что разочарован.
Как хороша была иллюзия, какой внушительный фантом! И где оно все? Тот, кто, по всему, должен бы быть ходячим воплощением воли, так легко повелся на простую провокацию.
Вся эта чудная конструкция держится на каком-то глубоком самообмане, стоит только ткнуть булавкой, и шарик лопнет. И… он не хотел бы узнать, куда ткнуть, а то ведь не удержится, и конец игре.
А ведь они могли бы быть друзьями – в другой жизни.
Долго и подробно вглядываться в кривое зеркало, надеясь/опасаясь увидеть/не увидеть трещину – удовольствие на грани боли. Тронуть там и тут – пошли круги, приоткрылось, зарябило поверх уже имеющегося. А он сам привык быть таким зеркалом. Маски.
Этот человек изломан еще больше чем он сам, всегда был изломан, еще раньше, чем он приложил к этому руку. Он помнит. Он видел. Оттого и не хотел верить.
И все же он доволен.
Нормально, Розенкранц? Отлично, Гильденстерн!
***
– Гордон, послушайте, пока вы тут барахтаетесь в своей личной эмоциональной яме, Готэм сходит с ума. У меня, как и у вас, нет ни малейшего желания повторно расхлебывать эту кашу, а также я не хочу смотреть, как вы себя казните за то, в чем не виноваты. Соберитесь, я не обязан быть вашим психотерапевтом. – Достаточно того, что я чувствую себя сантехником на срочном вызове с прорывом канализации.
Гарсия с тоской взглянул на гору отчетов на столе и с укором – на своего визави. Его буквально за уши втащили на оставленный в прошлом году пост, чему он ни в малейшей степени не обрадовался. Он предложил назначить Гордона исполняющим обязанности, это показалось хорошей идеей, но тот наотрез отказался, и теперь это было скорее плюсом, чем минусом, учитывая состояние последнего. Но снова оказаться в ответе за паникующую толпу – нет спасибо, уже проходили. Только вот вариантов нет. Отказавшись от участия в выборах на второй срок, он и не предполагал, что это место снова займет Траут. Он уже раньше был мэром, и никому это не понравилось, так каким образом сложилось так, что он снова выиграл? И меньше чем за год практически свел на нет все его старания. Это какая-то дурная бесконечная чехарда. Ну, положим, уже не бесконечная, второй участник выбыл навсегда, и, каковы бы ни были мотивы Джокера, в этом отдельном случае ему можно сказать спасибо от имени всего Готэма. Тихо и про себя. И вслух клясть злополучный мегаполис, эту чудовищную каракатицу, где все наперекосяк и некому навести порядок. С чувством и искренне. Этот пост оказался далеко не синекурой, и либо ты вкалываешь на благо, с грехом пополам решив для себя, что же это «благо» собой представляет, либо ведешь себя как Траут. Он уже по горло сыт ответственностью. Лучше и вправду дерьмо разгребать. В Мексике. Как дед.
– Он выдвигал какие-нибудь требования?
– Нет. Пока нет. Все, что у нас есть, это полтора десятка покойников, два из которых на моей совести…
– Да прекратите же вы!
Гордон сглотнул.
– Постараюсь. Гкхм. Полтора десятка убийств и эта идиотская выходка с хоум-видео по телевизору.
И – паника. Скрыть сам факт побега после такого громкого появления невозможно. И СМИ с таким жаром ухватились за это и за подачку, специально брошенную им Джокером, нагнетают обстановку, пережевывая прошлое и строя самые невероятные предположения о том, что готовит клоун-террорист, так и этак прикидывая, какое отношение имеет Марони к его планам, посмеиваясь и состязаясь в сомнительном остроумии и не менее сомнительной проницательности, окончательно сбивая всех с толку, ругая между делом полицию и руководство. А где они, эти полиция и руководство? Вот тут и сидят. Один – в состоянии, близком к прострации от недосыпа и утреннего потрясения, а другой – пытается заставить себя думать, но возвращается к одному и тому же, смешному, малодушному и детскому – сбегу в пираты, и гори оно все.
– А смысл?
Гордон пожал плечами.
– Не вижу. На первый взгляд, пустая игра на нервах. С жертвами.
– И на второй – тоже.
– Только у этого так просто не бывает. Если ему было нужно между делом спровоцировать Марони…
– Мы будем его анализировать или все-таки ловить?
Гордон умолчал о звонке.
– Мы делаем все возможное.
– Харви Дента бы сюда, – Гарсия пошелестел бумагой. Особенно позднюю версию, невесело усмехнулся про себя Гордон. – Что вы думаете о новом окружном прокуроре? Как его… Колдуэлл, да?
– Да, Огастас Колдуэлл. Не знаю, еще не присмотрелся. Он не из Готэма.
– Как и вы. Мне все-таки интересно – что это за подковерные игры, выкинувшие единственного честного полицейского из Чикаго – в Готэм с понижением?
– Это было уже очень давно и не имеет значения.
– Н-да, пожалуй… тем более сейчас. Но когда-нибудь я хочу это услышать.
– Ничего интересного или необычного, можете мне поверить.
Гарсия постучал пальцами по столешнице.
– Кстати, надо бы поинтересоваться у руководителя Готэм Ньюс, о чем он думал, давая тот сюжет в эфир.
Больше двадцати тысяч человек покинули город еще вчера, при первых намеках на возможность повторения прошлогодних событий, сегодня еще около сорока тысяч. На фоне тридцатимиллионного населения это капля в море, но тенденция нехорошая.
– Она. Руководитель – Анна Мэйн. Метценгерштейн, вернее.
– Ах, ну да. У нас персонажи Эдгара По заведуют теленовостями и сумасшедшие клоуны буянят на улицах, как я мог забыть. И, кстати, летучие мыши, на которых висит убийство полицейских.
Гордон решился:
– Я вынужден вам кое-что объяснить, господин мэр…
***
Анна прослушала запись еще раз. И еще. И еще. Что-то знакомое было в лихой мелодии, выводимой деревянной флейтой, равно подходившей для марша и для детской песенки. Знакомое и нервирующее. Нехорошо нервирующее. Неуловимое. Жуткое.
Бог весть что мерещится. Она уже не в том возрасте и не в той должности, чтобы сутками торчать на работе. Пора возвращаться домой, где ее никто не ждет.
***
Интермедия.
Отец окликнул его, или просто показалось? С таким гулом в ушах ни в чем нельзя быть уверенным.
– Поди-ка сюда! Сын! Я должен орать?
Сын? Это плохо. Так он называет его, только когда очень зол. Отец до предела выкрутил звук на телевизоре.
– …очевидцы утверждают, что мальчик не делал никаких попыток покинуть железнодорожные пути.
Очевидцы? Он никого не видел. Надо было быть внимательнее.
– Не креозотом ли от тебя разит?
Не может быть. Вернувшись домой, он сразу бросил одежду в стирку и вымылся.
– … машинист скончался на своем рабочем месте от сердечного приступа. К счастью, он успел включить тормозной механизм.
– Ты понимаешь, что наделал?
Кажется, стоит принять виноватый вид. Сердечный приступ у машиниста? Такая вероятность даже в голову не приходила. Его занимало совсем другое.
– Прости, пап.
– Не у меня надо просить прощения. Ты понимаешь, что виноват в смерти человека?
Виновато его слабое сердце. А может, действительно виноват, ну и – рыдать что ли? Извиниться перед покойником? Да не вопрос, только вот интересно, как?
– Да, пап.
– Зачем ты это сделал? Что ты хотел доказать? – отец тряхнул его за плечи. – Разве недостаточно того, что Уил погиб под поездом за два года до твоего рождения?
– Уил мог сделать то же самое – просто лечь на шпалы.
Вместо того чтобы остолбенело смотреть на приближающийся локомотив. Мама рассказывала. Это случилось у нее на глазах.
И не обязательно за долю секунды до столкновения, как он. Он-то точно знал, что делает. Очень громко, очень страшно, но вполне безопасно. Проверить стоило.
– Если мать узнает, она может не пережить…
Лучше бы ты этого не пережил.
– Не узнает.
– Это она вырастила из тебя идиота…
– Раньше ты говорил, что я трус.
– А теперь вижу, что еще и придурок.
– Кого воспитал…
Последовавшая затрещина убедила, что «искры из глаз» не фигура речи, а суровая констатация факта. Как будто недостаточно синяков и растяжений, полученных на занятиях борьбой, которые отец заставляет его посещать вместе с орангутангами в два раза тяжелее его.
– Уилу было пятнадцать лет, но он и в двенадцать был настоящий мужик!
В ушах теперь звенит еще больше. Что-что, пап? Ты сказал что-нибудь новенькое? А, ну да…
– Я не Уил.
И иногда готов самого себя ненавидеть за это.
– Оно и заметно. Тебя ищут, но я ничего не скажу, хотя стоило бы. Но меня беспокоит твое будущее.
Дежурная ложь. Тебя беспокоит твоя репутация. Влезшему в политику герою проигранной войны во Вьетнаме, чьи предки, к тому же, приплыли на навязшем в зубах Мэйфлауэре (как же ты любишь кичиться этим!), не нужны лишние проблемы и пересуды. Это помешает твоей новой карьере. Как мило.
– Спасибо, пап.
– Это не ради тебя, это ради матери. – Еще одна дежурная ложь. – А тебе следует впредь осознавать последствия своих поступков.
Да, последствия бывают… удивительными. Примем к сведению. И еще…
Попытался скрыть улыбку.
– Тебе что-то кажется смешным?
Да. Уил. Машинист. Счет 1:1. Забавно вышло.
– Нет, пап.
Две пары зеленых глаз вперились друг в друга. Плохо контролируемая ярость и с трудом скрываемое презрение.
– Ты меня слушаешь?
– Да, пап.
Это все, что тебе нужно – чтобы тебе смотрели в рот.
– Катись в свою комнату, я не хочу тебя видеть.
– Да, пап.
– Подумай хорошенько о том, что произошло.
– Есть, сэр.
Его ждет недочитанная «Буря»…
@темы: Bad romance, Fanfic
-
-
22.11.2011 в 00:11-
-
22.11.2011 в 01:15-
-
22.11.2011 в 14:43-
-
22.11.2011 в 14:45Бродячий_Кот,
Тут я, пытался разобраться с реальностью. Реальность отчаянно сопротивлялась.
-
-
26.11.2011 в 22:51-
-
29.11.2011 в 04:23Benjamin_barker, cпасибо! Кстати, Харли вовсе не забыта
-
-
03.03.2012 в 00:14-
-
03.03.2012 в 02:42-
-
03.03.2012 в 15:39