[Dr. Darmon]

Не о Джокере, но о разрезанных ртах.
enjoy

22.09.2011 в 16:59

Пишет  Multiple Personalities:

Поцелуй Кутисаке-онна



Произошло это не так давно. Однажды вечером служащий Таро, закончив работу с пользой и успехом, что гарантировало прибыль его компании и продвижение по службе для него, решил отпраздновать удачу и пригласил друзей в бар.
Он выпил со своими сотрудниками, но немного переборщил. В баре находилась женщина, которая сидела одна. Она была красива, изящна, с очень выразительными глазами и блестящими длинными волосами. Что было не совсем обычно для этого времени года, на ней была защитная маска, закрывающая нижнюю часть лица. Обычно японцы носят такие маски в холодное время года или как защиту от загрязнений, от пыльцы.
Таро, чувствуя себя храбрым после изрядной доли выпитого, присел рядом с девушкой. Пытаясь заговорить с ней, он угостил её напитком, но она не прикоснулась к нему. Таро без устали хвастался, рассказывая ей о своих успехах и о многообещающем будущем. Она отвечала скромно, но была заинтересована. И тогда он предложил ей перейти в другой, более интимный бар, который находился недалеко.
Она кивнула в знак согласия и Таро, подмигнув своим друзьям, вышел с ней на улицу.
Он торопил её к соседнему, затемненному переулку, где хотел завершить приятное знакомство. Таро смотрел в её прекрасные глаза. "Действительно ли я красива?", спросила девушка дрожащим голосом. "Очень", Таро сгорал от нетерпения и страсти. "Действительно ли я красива?", повторяла она, всё ближе подвигаясь к Таро. "Самая красивая!", Таро склонился над её лицом, пытаясь прикоснуться к губам.
Маска соскользнула с лица девушки и... Таро застыл от ужаса, неспособный закричать.
Рот женщины был разрезан от уха до уха, вместо губ лоскутки кожи, а острые, редкие зубы казались угрожающими.
Но этот страшный, деформированный рот повторял снова и снова "действительно ли я красива?".
Больше о 30-летнем Таро никто и никогда не слышал.


Кутисаке-онна - "Женщина с разрезанным ртом".

Некоторые версии японской мифологии рассказывают о молодой красивой женщине, которая жила в эпоху Хэйан и была женой или любовницей самурая. Самурай был чрезвычайно ревнив и надо сказать не без основания. Чувствуя себя рогатым, он в порыве бешенства разрезал девушке рот от уха до уха, при этом крича "Кто будет думать, что Вы теперь красивы?"
Городские легенды рассказывают, что женщина бродит обычно туманными вечерами, с лицом, прикрытым маской, что не вызывает особого удивления.
Сталкиваясь с кем-нибудь (обычно в качестве жертв она выбирает детей или молодых людей) она застенчиво спрашивает "действительно ли я красива" ("Watashi kirei?"). Если человек ответит, что да, то она снимет маску и спросит "даже так?". Если жертва ответ - нет, она убьет её сразу (орудие чаще всего ножницы). Если же жертва говорит, что она красива во второй раз, она проследует за ней до дома и убьет в дверях дома.
"Kirei" - красивый в японском языке, омофон "kire" - зарезать.
Ответ "так себе" заставит Кутисаке-онна задуматься, и есть шанс убежать. Говорят, что надо подарить ей янтарный леденец или три или шесть раз повторить "помада", что пугает её и она убегает.

---

Photobomb

[sarantuya]

---

Прекрасная пародия на допрос Джокера

[Deukecrh]

Надеюсь, не все видели еще.

@темы: видео, Джокер, юмор

---

Оригинальный заголовок

[Farshunya]

Чувак поёт про Джокера и всех-всех-всех.

@темы: видео, Чак Норрис, Джокер, ололо

---

Bad romance ч.10

[myfairjoker]

сплошные размышлизмы

Забирая «фордик», он прогулялся лишнюю сотню ярдов ради того чтобы взглянуть, какие из возможных действующих лиц оказались участниками организованной мизансцены. Только копы. Все было разыграно как по нотам, никаких сюрпризов. Глупо надеяться на что-то новое с этими людьми. Да, это повлечет за собой то, что ему нужно, но… где Бэтссс?! Была небольшая вероятность, что на парочку полицейских соглядатаев наткнется именно он, но рассчитывать на это не приходилось. Он и не рассчитывал.
Он едва не встретился взглядом с комиссаром Гордоном, но тот, поглощенный делами и чувством вины, которое ощущалось почти физически, ничего не заметил.

Взобравшись на свой «чердак», он засунул голову под струю холодной воды и стоял так, пока не заломило в затылке. Отбросил назад мокрые волосы и уставился прямо перед собой, встретившись глазами с мрачной рожей в зеркале. Содрал с кожи ошметки латекса. Рожа в зеркале стала еще мрачнее. Так не пойдет. Надо выспаться. Нет. Он снова нырнул под ледяную струю. Бррр. Он переоделся, повторил пару дикторских скороговорок, вернулся к зеркалу. Showtime, небрежно бросил он через минуту своему отражению, смывая с рук грим.

***
Интермедия: между рядами гигантского шапито бежит светловолосый мальчик лет шести, его глаза полны слез, на лице застыла гримаса страха и отвращения. Спотыкаясь о невысокие ступени, он бежит вверх, подальше от арены, оставив в первом ряду свою недоумевающую мать. По другую сторону прохода другой мальчик недоуменно оглядывается на него, спрашивает у отца, чего тот испугался. На арене два клоуна, веселый и грустный. Веселый застыл на секунду перед внезапно опустевшим креслом. Он лишь протянул руку, чтобы поздороваться…

***
Портрет в интерьере: гостиничный номер, туалетный столик с огромным зеркалом, на нем пустой блистер от таблеток, остатки лимонада в стакане для виски, в пепельнице три окурка с бурыми следами. Кривая игла с полуфутом окровавленной нити, катушка белого шёлка. В кресле спит юноша, на вид ему лет восемнадцать, костюм диковатого фиолетового цвета измят и запачкан, рубашка не застегнута, голова запрокинута, на шее бьется жилка. Уголки рта взрезаны до середины щек, свежие швы покрыты коркой запекшейся крови.
Дверь в ванную комнату открыта настежь.

***
Чего ты хочешь? Он знал, чего хочет. А действительно ли это то, чего ты хочешь? Ха. А поточнее? Хмм.

***
– Мастер Брюс.
– М?
– Сон в кресле не способствует отдыху, – Альфред стоял над ним, с легким укором глядя на своего воспитанника, – выяснили что-нибудь?
Брюс потянулся, расправляя затекшую спину, и на мгновенье прижал глаза пальцами.
– Нет. Они боятся его больше чем… Бэтмена.
Альфред кивнул.
– Неудобно. Но разумно.
За ночь Брюс успел убедиться в этом. Те крохи информации, что ему удалось получить, не вели никуда. Он узнал только, что Джокер успел появиться везде и навести страху на все готэмское подполье. Разумно. Конечно. Для всех Бэтмен был вне закона, но для преступного мира он был все еще угрозой, несмотря на двусмысленное положение, в которое он себя поставил. Но Джокер был куда более непредсказуем, а оттого и более опасен, и Брюс понимал, что сейчас он теряет возможность напрямую… давить на психику.
Он заметил, что на консоли мигает лампочка, означающая, что система прослушивания отреагировала на какой-то знак. Он что, настолько крепко спал?
Прослушанная запись отрывков переговоров заставила его до хруста вцепиться в подлокотники кресла. Наведавшись ночью к дому своей новой знакомой, он обнаружил машину наблюдения и со спокойной совестью отправился делать то, что, как он считал, принесет больше пользы, чем дублирование полицейской работы.
Как он мог… ну почему он не может быть везде?

Этот год вообще выдался тяжелым для Брюса. Вернее, для Бэтмена. Он и не думал, что взяв на себя ответственность за убийства, совершенные обезумевшим от горя Харви Дентом, ставшим действительно Двуликим, и окончательно обратив против себя общественное мнение, уже изрядно подпорченное Джокером, он будет чувствовать себя настолько не в своей тарелке. Раньше он получал хоть какие-то крупицы благодарности, и, оказывается, это было важно для него. Он даже и не предполагал, насколько, пока не лишился их.
После всего, что произошло год назад, в частности, после того, как Харви засадил за решетку почти всех, кто имел хоть какой-то вес криминальной среде Готэма, на улицах разгулялась шпана, более не сдерживаемая организованной частью преступного мира. Надо признать, власть, даже вне закона, это все же власть, и криминальная структура это все же структура, способная поддерживать порядок на свой лад. Ночные рейды превратились в рутину, он пачками доставлял уличных беспредельщиков к дверям полицейских участков и исчезал, ощущая себя малолеткой, который звонит в чужую дверь и убегает. С одной стороны, это было то, с чем легко справляться, с другой же, от он даже не испытывал чувства исполненного долга, слишком просто, однообразно… скучно. Он все менее охотно облачался в костюм летучей мыши, словно в униформу для работы с девяти до пяти без отпуска и премий. Редкие встречи с комиссаром Гордоном и обмен крохами текущей информации с примесью дежурных любезностей и неизменное одобрение и поддержка Альфреда не давали ему окончательно опустить руки, но и только.
Он все чаще задавал себе вопрос, с кем и за что он сражается? Чего ради?
И все чаще отвечал – чтобы не сойти с ума. Как Харви. Бэтмен совершал свои ночные вылазки, продолжая раздавать тумаки направо и налево ради того, чтобы Брюс Уэйн не обнаружил однажды невинную кровь на своих руках. Это было более чем слабым утешением.
И сейчас, когда Джокер сбежал из Аркхэма, он… подсознательно обрадовался? Он вздрогнул от этой мысли и попытался прогнать ее. Но раз возникнув в голове, она прочно засела там.
Брюс проанализировал события последних дней и свои действия. Его ошибки говорили сами за себя. Джокер был у него в руках, а он позволил отвлечь себя и практически добровольно отпустил его. Акробат не предназначен даже для двоих, но все же он мог изловчиться и запихнуть его внутрь вместе с отравленной девушкой и, передав ее врачам, доставить его прямо в Управление. И плевать, что за ним самим охотятся, он легко смог бы уйти. Мог, наконец, и просто вырубить его, перед тем как оставить одного.
И то, о чем он только что услышал. Он не знал подробностей. Но он допустил это. Дважды.
Неужели он настолько потерял себя? Неужели он опустился настолько, чтобы выжидать, когда Джокер принесет больше боли и разрушений, чтобы реабилитировать свою ночную ипостась? Этого не может быть. Наверное, он просто устал…

– Я думаю, вам стоит увидеть это, – Альфред нажал несколько кнопок.
Брюсу пришлось дважды просмотреть запись, потому что он был слишком потрясен внезапно сделанным относительно себя неприятным открытием.
Было очевидно, что единственной целью этого странного телеобращения было посильнее разозлить Марони, который, уже пострадав от клоуна прямо и косвенно, будет вне себя.
Шансы Бэтмена выяснить что-то, обрушиваясь с ночных небес на несчастных напуганных жуликов, были близки к нулю. Брюс поднялся и отправился в гардеробную, на поиск дешевого пижонского костюма, предназначенного для прогулок по «дну». Пожалуй, пришло время Спичке Мэлоуну появиться в местах былой славы… Очень не хотелось снова надевать эту личину, тем более что доверие к Мэлоуну уже давно сильно пошатнулось. Но в любом случае, это должно дать больше, чем привычный ночной рейд, тем более, что ночь еще не скоро.

***
Вместо того чтобы поехать домой, я бросилась к дяде Карлу в поисках жилетки.
У меня никогда не было подруги достаточно близкой, с которой хотелось бы делиться своими проблемами, у меня только один сравнительно близкий человек. Дядя Карл сделал для меня очень много, когда я осталась одна и чувствовала себя загнанной в угол. После смерти отчима, который вырастил меня как родной отец, да я, собственно, и не знала бы, что он таковым не является, если бы мама в сердцах не проговорилась перед тем как уйти, я слонялась с его старой «Лейкой» по улицам и делала картинки, просто чтобы чем-то себя занять и не думать о будущем, которое представлялось мне не то чтобы туманным или безнадежным. Оно мне вообще никак не представлялось. В семнадцать лет трудно что-то простраивать и просчитывать, особенно если выросла в подобии оранжереи, когда тебе практически ничего не надо добиваться самой, и ты не сталкиваешься ни с какими проблемами, кроме семейных ссор, так что в социальном плане я была туповата. Да и сейчас, думаю, не лучше. Мама так и не появилась, и мне грозило ближайшие несколько месяцев провести в приюте. Против органов опеки не попрешь, и я каждый день ожидала, что меня возьмут под белы ручки, да уволокут незнамо куда, дожидаться совершеннолетия, и плевать им, что мне есть, где и на что жить, благодаря сбережениям покойного отчима. Правда, за последние месяцы его жизни, если это можно было так назвать, они поистощились, но сколько-то протянуть я бы смола. Сказать, что меня пугала перспектива оказаться на попечении государства – это ничего не сказать. Так вот, чтобы не биться головой о стенку от вселенской растерянности, в первые дни после похорон я выходила в парк с камерой, и как-то увидела интересную физиономию и стала исподтишка снимать, без задней мысли. Физиономия меня заметила и поинтересовалась, зачем. Я сказала, просто так. Слово за слово, разговорились о жизни, он оказался фотографом и журналистом, а потом, на следующий день, когда мы встретились в том же парке, я принесла свои картинки, он посмотрел их и внезапно предложил учить меня фотографии и прочему и помочь избежать приюта. Такие подарки просто так с неба не валятся, и я все ожидала, когда же он начнет приставать, и мне придется выбирать, отказаться от всех его щедрых предложений и решать свои проблемы самой, что представлялось малоуспешной затеей, или решить их вот таким сомнительным способом. Но ничего подобного так и не произошло. Правда, спустя пару лет я сама затащила его в постель, но… бывает просто несовместимость, знаете ли. Мы оба предпочли об этом забыть, как будто ничего не было.

Когда я без звонка ввалилась к дяде Карлу, открыв дверь своим ключом, он совершенно не удивился.
– Чаю? – дежурным тоном предложил он.
– Угу.
Я плюхнулась на диван, совершенно разбитая. На улице снова стояла невыносимая жара, а мне пришлось ехать на метро, сейчас, когда там полно народу, к тому же на меня пялился какой-то хмырь в галстуке в горошек, показавшийся похожим на Брюса Уэйна. Бред.
– Ну и вид у тебя, – отметил дядя Карл.
– Спасибо, премного польщена, блин, – огрызнулась я. Эй, я не это имела в виду, – извини.
Он уселся рядом с двумя дымящимися чашками неизменного гуаньдунского чая.
– Рассказывай.
Я снова выдала ему полную исповедь, между делом кляня на все лады себя, Джокера, Гордона и Марони.
– Ну и что ты теперь собираешься делать?
– Ты мне скажи.
Дядя Карл покачал головой, слегка тряхнув своей седой гривой, и пожал плечами.
– Я – не ты. Чего ты хочешь?
Я нахмурилась.
– Не знаю.
– Он дал тебе выбор. Ты выбрала ехать и делать, и, по-моему, это правильно.
– Почему ты так думаешь? – удивилась я. – В прошлый раз ты говорил в основном о том, как это все опасно. И, черт, он использовал меня, как… разменную монету.
Я таки произнесла это вслух.
Дядя Карл скривился.
– Ты знаешь, что я за тебя переживаю. Но уже то, что он использовал тебя, как ты выразилась, как разменную монету, а не как… бронежилет, говорит о том, что все не так страшно. Во всяком случае, я знаю, что ты – человек действия, и не простишь себе упущенных возможностей. Делай то, что тебе кажется правильным. Я смотрю, у тебя даже глаза стали живее. Хотя… видочек, — он улыбнулся.
Я поняла намек и принялась развязывать кошмарный свалявшийся узел из кос, который завязала еще перед той безумной гонкой.
– Н-да? Мне хочется забиться в угол и не шевелиться до конца года. Как минимум.
– Это ты сейчас так говоришь. А как твой новый знакомец снова появится – рванешь за ним и будешь снимать, причем в свое удовольствие. Ты же в восторге от него.
Я чуть не прыснула. Новый знакомец. За что люблю дядю Карла – он никогда ничего не боится. И за меня тоже. Переживает, но не боится и не удерживает. Даже когда я хотела ехать в Ирак, не удерживал, меня просто не взяли.
– Я что, по-твоему, совсем чокнутая?
– Почти.
– Он убил наблюдателей.
– Печально, – только и ответил дядя Карл. Я чего-то не понимаю, или после шестидесяти обычно становится насрать на человеческую жизнь?
– Мне за Гордона обидно.
– Он большой мальчик, переживет.
– Марони обозвал меня сучкой Джокера, – пожаловалась я.
– Тебя это задевает?
– Да. Это неправда. Я просто в ярость пришла.
– Знаем мы, куда ходят герцогини, – хмыкнул он. – А если бы было правдой?
– Наверное… я бы отнеслась иначе. Может, нашла бы, чем ответить.
– И еще больше его разозлить, – кивнул он.
Подобный треп меня всегда успокаивал. Дядя Карл никогда не давал оценок, никогда ничего настойчиво не советовал, но после таких, вроде бы, пустых разговоров мысли приходили в порядок, и мне всегда становилось лучше. Почти всегда.
Он пошел дописывать какой-то текст про Людовика Святого, а я устроилась на диване с одним из старых фотоальбомов, где были картинки, не имеющие отношения к работе. Там иногда попадалось что-то интересное. Или у дяди Карла находилась история про кого-нибудь с фотографии.
Через полчаса он закончил и вернулся на диван с очередной бадьей чая. Я ткнула в заинтересовавшую меня картинку, где была изображена супружеская пара с маленькой девочкой с косой челкой, закрывающей почти половину лица, как у эмо. Только, судя по всему, в то время, когда было сделано фото, никаких эмо еще в помине не было. Мужчина был в морской офицерской форме, а женщина… чем-то похожа на меня.
– А это кто?
– Тэнниеллы. Мои старые… друзья. Очень печальная история с картинками.
– Расскажи, – попросила я.
– Ладно. С Жанной мы познакомились на выставке Миро в… не помню каком году, больше тридцати лет назад. Классическая дамская проблема – она сломала каблук, а я оказался рядом. Был у нас недолгий роман, расстались мирно, а потом она вышла замуж вот за этого блестящего офицера, – я не могла не заметить нотку ехидства, – и мы продолжали время от времени общаться. У них была дочь, как видишь. Примерно в девятнадцать лет она ушла из дома, от нее долго не было ни слуху, ни духу, это была катастрофа, можно сказать, скандал в благородном семействе. Спустя несколько месяцев она объявилась, в ультимативной форме потребовала содержания и снова пропала. Уж не знаю, что заставило их согласиться, но, видимо, им было спокойнее знать, что ей есть на что жить, она все равно бы ушла. А еще полтора года спустя они получили пленку с негативами, подписанную ее именем, отдали в печать и на следующий день были вызваны в полицию, где их встретили очень неласково, и только убедившись, что они понятия не имеют, о чем идет речь, показали отпечатанные фото. Жанна впала в глубокую депрессию и в конце концов окончательно сошла с ума. Думаю, она до сих пор находится в какой-нибудь клинике для душевнобольных. А Шон через некоторое время просто застрелился. Такие дела.
– А что было на фото?
– Их мертвая дочь, разумеется. Картинки были красивые, но, поверь, весьма неприятные, особенно для родителей.
– Ты что, видел их?
Он кивнул.
Н-да, жизнеутверждающей истории у дяди Карла на сегодня не нашлось.

***
Гордон раздал все возможные указания и теперь, запершись у себя в кабинете, снова и снова мысленно повторял события сегодняшнего утра. Как это было и как могло бы быть. Если бы… если бы. Он представил себе, как Вильсон открывает дверь, раздается хлопок и ее окатывает красным, как она вскрикивает от неожиданности, а потом они вместе с остальными достают из машины бессознательных Вильсона и Санчеза… их еще можно было спасти. Он не мог остановиться, прокручивая это снова и снова, с разнообразными вариациями и подробностями, как будто от этого что-то могло измениться.
Надо это прекратить, иначе можно сойти с ума, а Джокер словно этого и добивается. Иначе зачем все это?
До этого момента действия клоуна, о которых он получал донесения, были жестоки, нелогичны и выглядели бессмысленно, как и то, что он учинил на печально известной свадьбе. Гордон ожидал чего-то похожего на прошлогодние кровавые ребусы, которые тот любезно подсовывал на каждом шагу, но на этот раз хаос словно поглотил его самого, он как будто старался принести максимум боли и разрушений безо всякой системы. Но последний удар был словно нацелен на него лично.
Комиссар постарался собраться с мыслями.
Он видел лицо Марони, когда показали издевательское телеизвинение, появлению которого активно поспособствовала Элисон. У этой девицы всегда был мерзкий характер, но сейчас она ведет себя совсем странно.
Зазвонил телефон.
– Да.
Голос секретарши звучал несколько растерянно.
– Комиссар, вам третий раз звонит кто-то, не желающий представиться. Говорит, это важно.
Гордон вздохнул. Наверняка какой-нибудь псих, но мало ли…
– Соедините.
В трубке послышался щелчок и внушительный голос с легким итальянским акцентом произнес:
– Добрый день, комиссар Гордон.
– Кто говорит?
– Сальватор Марони. Если помните, мы недавно раскланивались.
У комиссара снова заныла голова. Помяни черта.
– Добрый. Хотя я не назвал бы его добрым. Чему обязан сомнительной честью слышать вас снова?
На том конце провода некогда всемогущий босс мафии на секунду стиснул зубы.
– Комиссар, – с укором ответил он, – мы все здесь взрослые люди, к чему сразу эта поза оскорбленной невинности? Я, можно сказать, пришел с миром.
– Неужели? И что заставило вас обратиться ко мне?
– Послушайте. Как вам известно, мой бизнес, мягко говоря, сильно пошатнулся год назад, и вам с вашими коллегами я обязан этим далеко не в первую очередь. Но я человек гибкий и учусь на своих и чужих ошибках, – он замолчал на несколько секунд, – я предлагаю вам свою помощь в поимке Джокера.
БУМ. Посиневшие лица Вильсона и Санчеза. Гордон взял себя в руки.
– Уж не то ли, что он показал миру вашу лучшую сторону, так разозлило вас? - он все же не удержался от сарказма.
– Это было последней каплей, – Марони указал тростью в сторону телевизора, который он только что разбил ею, в момент, когда новостной канал показал повтор позорящего его сюжета. Он отлично знал, что собеседник этого не увидит, – теперь я дважды инвалид в глазах своего окружения.
Гордон скривился.
– Понимаю. Но я не нуждаюсь в помощи, Марони. Кроме того, я не приму ее от вас.
– Мое предложение абсолютно бескорыстно, комиссар, а возможности, которыми я располагаю, хоть и не так велики, как прежде, все же далеко не ничтожны.
– К сожалению, я не могу поверить в ваше бескорыстие, Марони, – устало ответил Гордон, – и, повторяю, я не могу позволить себе сделку с вами.
БУМ. Фонтан красной краски, которого не было.
– Речь идет не о сделке. Мне это доставит моральное удовлетворение и ничего более, если вас это успокоит. Подумайте. Хорошо подумайте, комиссар. Вы знаете, как со мной связаться, – на этом Марони собрался отключиться.
БУМ. Ненавидящий взгляд Сары Вильсон.
– Постойте, Марони, – БУМ, – я… подумаю.

@темы: Джокер, Bad romance, Fanfic

---

[Patologoanatom Crazy]

@темы: art, Джокер, Харли

---

[Johann Schneider]

Crazy In Love by ~jeftoon01 on deviantART

@темы: Mr. J, Джокер, Харли, фанарт

---

[Patologoanatom Crazy]

problem?

@темы: art, Джокер

---

[Patologoanatom Crazy]

вроде таких артов еще не было

+3

@темы: art, Джокер

---

Bad romance ч.9

[myfairjoker]

Я на автопилоте доехала до дому, смутно довольная тем, что все прошло более-менее гладко, отчаянно прогоняя мысли о том, что будет дальше и… разменная монета. Какого дьявола? Нужно было, чтобы кто-то чужой, незнакомый и неприятный озвучил это, чтобы меня так расплющило.
Ставя мотоцикл на место, я даже не заметила суеты, творившейся вокруг, пока по дороге ко входу в дом меня не остановила полиция, сообщив, что сюда нельзя, здесь место преступления. Я было собралась эгоцентрично пошутить, мол, меня что, опять похитили, но количество полицейских и присутствие самого комиссара Гордона быстро отбили это желание. Похоже, случилось что-то серьезное. Меня проводили к комиссару. Вид у него был растерянный и… какой-то неправильный.
- Где ты была? – кажется, сегодня люди вообще разучились здороваться.
- Шлялась по лесам в обнимку с Джокером, - честно ответила я.
- Не до шуток, миз Форд, - холодновато и сдавленно проговорил он.
- А я и не шучу, комиссар. Именно этим я и занималась все утро, - я понимала, что звучит издевательски, но что поделаешь, это было чистой правдой.
- При тебе нет маячка.
- Ну, вы же говорили попробовать подсунуть его Джокеру. Так вот, он его сам взял.
Гордон с шумом втянул воздух. Я никогда не видела его таким подавленным и раздраженным.
– Я не думаю, что весь сыр-бор из-за моей утренней прогулки, что случилось?
Он подозрительно сощурился.
- Ты действительно не знаешь?
Я начала нервничать.
- Я только что вернулась. Я ничего не знаю, - я устала и никак не могу оправиться от удара по остаткам моего самолюбия. Я хочу домой.
- Поезжай в Управление, там и поговорим, когда я здесь закончу, - Гордон нехорошо посмотрел на меня, как будто я была в чем-то виновата.
Я послушно полезла в полицейскую машину вместе с новым штатным фотографом, как раз закончившим съемку. Какая ирония. Коллега оказался дуб дубом, точно следовал инструкциям, и ни словом не обмолвился о том, что случилось, как я ни пыталась раскрутить его на разговор.

***
Комиссар был измотан и зол. На себя, что уже трое суток не являлся домой, что не в состоянии учесть всего, на безбашенную девицу, оказавшуюся в неудачное время в неудачном месте и привлекшую внимание клоуна; пожалуй, даже на ночного стража, который не давал о себе знать, занятый, как он надеялся, тем же расследованием… Поморщившись, он отхлебнул остывшего кофе.
За окном уже начинало светать.
Вильсон и Санчез, которые наблюдали за домом, где жила Элисон Форд, давно уже должны были доложиться, но уже с четверть часа не только сами не давали о себе знать, но и не отвечали ни на вызовы, ни на звонки по мобильному. Это начинало нервировать. Ко всему, сейчас Гордону сообщили о том, что маячок, выданный Элисон, задвигался и уже удалился на порядочное расстояние. Комиссар встряхнулся, рявкнул «Куда вы смотрели?» и выслал команды по обоим направлениям. Не выдержав, через минуту он и сам отправился следом, чтобы удостовериться, что с его людьми все в порядке и это какая-то ошибка связи, но внутренний голос все настойчивее твердил очевидное: рация и два мобильных телефона не могли одновременно выйти из строя, и ничего не в порядке. Машина наблюдателей стояла на месте, а он успел как раз вовремя, чтобы догнать сержанта Сару Вильсон, чей супруг находился внутри. Он отдернул ее от машины, когда она была уже готова открыть дверь, и указал на ветровое стекло, где краской из баллончика было написано БУМ. С точкой в конце. Двое внутри не подавали признаков жизни.
- Сукин сын! – крикнула Вильсон, пытаясь вырваться из объятий комиссара. Он держал ее, пытаясь помочь не сорваться в истерику. Неосторожность, допущенная ею, была вполне объяснима, но простительной он бы ее не назвал. Он предпочел бы, чтобы на ее месте была Мария Рамирез, уже получившая свою долю неприятностей женщина с куда более холодной головой. Он с трудом восстановил ее на службе после того, как она дискредитировала себя в прошлом году, но в последний раз он видел Марию как раз в момент, когда она якобы забирала джокеровское барахло из хранилища, в тот день она как раз ушла в отпуск и уехала. И не застала начала новой заварухи. Ей так будет лучше. Но не им, не тем, кто находится здесь и сейчас.
Не отпуская от себя Вильсон, он вызвал скорую и саперов, которым потребовалось десять минут, чтобы добраться, и еще столько же, чтобы обнаружить, что БУМ означало всего лишь пузырь с красной краской, оснащенный зарядом не мощнее шутихи.
Когда открыли дверцы машины, внутри было два мертвых тела без видимых повреждений. Врач констатировал смерть Вильсона и Санчеза от отравления угарным газом, наступившую около пяти и десяти минут назад соответственно. Комиссару потребовалось около минуты, чтобы осознать, что произошло. Он словно собственными ушами услышал фальшивый хохот сумасшедшего и увидел кривой оскал на изуродованном лице с остатками грима, превратившимися в грязь. Именно так запомнил Гордон безумного шута-убийцу, именно эта картина вставала у него перед глазами, когда он думал о нем. Его подвел его же собственный профессионализм, элементарная наблюдательность, которая должна бы помогать ему сохранять жизни. Он собственными руками, собственными словами погубил двух человек, которые зависели от него и доверяли ему. У него слезы навернулись на глаза от гнева и бессилия. Если бы он только опоздал на секунду, если бы позволил Вильсон быть неосторожной… Он поймал на себе ее взгляд, полный боли и ненависти, и не нашел слов.

***
Лейтенант Джексон, отряженный Гордоном командовать второй группой, некоторое время недоумевал, что же происходит, пока не вспомнил, что для съемки мест преступлений Форд приезжала на мотоцикле. Точка на мониторе двигалась на северо-запад с самоубийственной скоростью, превышающей сто пятьдесят миль в час, и догнать ее не было ни малейшей возможности, несмотря на совершенно свободную ранним утром дорогу. Через некоторое время точка остановилась. Линия, прочерченная трекером, вела куда-то в лес по полному бездорожью, и пришлось долго искать проезд. Путь кончился неожиданно, не приведя никуда. За кустами нашелся минивэн, в минивэне связанный парень, которого непрерывно тошнило. Из кармана рубашки торчала пачка сотенных купюр, в другом обнаружился тот самый маячок. Он ничего не знал, какой-то человек попросил подвезти, и больше он ничего не помнит. Какие деньги? Фак, они были бы к месту, ведь теперь его, наверное уволят… Его посадили в машину, чтобы доставить в Управление, пусть там разбираются. Пока возились с кабельщиком, которому, ко всему, явно требовалась медицинская помощь, из-за поворота выкатился гелендваген, и остановился, чуть не врезавшись в полицейскую машину.

***
Марони был, по меньшей мере, удивлен, наткнувшись на полицию в лесной чаще, в полумиле от пансиона. Он сам организовал его и полностью содержал, когда понял, что Лиза не сможет чувствовать себя комфортно в окружении обычных людей. Тому, что он спрятал ее в такой глуши и еженедельно тратил время и силы на не слишком легкую дорогу, была и другая причина – у него не было ни малейшего желания афишировать недуг своего ребенка. Поэтому, отказавшись отвечать на вопросы, он безропотно последовал в Полицейское Управление, зная, что не пробудет там и десяти минут. К сожалению, он так же отдавал себе отчет в том, что это не поможет ему сохранить тайну. Надо быть идиотом, чтобы, несмотря на все отвлекающие факторы, не попытаться проследить, откуда он приехал, а полицейских он идиотами, при всем желании, не считал.

***
Ожидая в Управлении возвращения Гордона, я спустила всю мелочь, что нашлась в карманах, на кофе из автомата.
Те, кого я знала, старались не встречаться со мной глазами, а незнакомые поглядывали откровенно враждебно. Продолжая недоумевать, я устроилась со своим кофе в холле на диване, обитом черным кожзаменителем, и постаралась представить себе, что вокруг никого нет.
Впрочем, дожидаться комиссара не пришлось, видимо, он дал указания на мой счет, потому что ко мне подошел незнакомый полицейский с водянистыми глазами, представившийся детективом Майклом Лэнсом, и проводил в допросную. Занудная процедура вопрос-ответ почти принесла облегчение, потому что это хоть какое-то да занятие. Я рассказала все как есть, не видя лично за собой никаких явных нарушений. В любом случае, я обязана была это сделать, и была к этому готова, но напряженная обстановка, недружелюбный визави и полное отсутствие информации напрягали невероятно. В конце концов, то, что произошло, и о чем я не знаю, случилось около моего дома, и, я уверена, связано с Джокером. И мне было чертовски мучительно не знать. Допытываться хоть о чем-нибудь у этого детектива оказалось еще более дохлым номером, чем расспрашивать фотографа. «Вопросы здесь задаю я», ага, стандартная отмазка, когда нечего сказать, и стандартный же способ поставить на место. Противно.
Когда мы закончили, вошел комиссар Гордон и отпустил детектива. Он уселся напротив и странно посмотрел на меня. Поймав этот взгляд, я поняла, что мне показалось неправильным. Комиссар был не просто измотан. Он выглядел злым и… сломленным.
- Комиссар. Пожалуйста, скажите хоть что-нибудь. Я ничего не понимаю.
- Двойное убийство, Элисон, - он сжал челюсти, - убийство полицейских, которые, между прочим, были приставлены заботиться о твоей безопасности.
У меня поплыло перед глазами. Оох. Все-таки без слежки никак не смогли обойтись, и не надо врать по поводу моей безопасности, комиссар. Впрочем, возможно, он и не кривит душой, может быть, это только я в последнее время считаю свою жизнь делом десятым. Господи…
- Я же просила… вы же обещали, что слежки не будет…
- Тебе нужно именно сейчас настоять на своей правоте?
Я осеклась. Действительно, как-то нехорошо с моей стороны. Мне надо почувствовать себя виноватой? Это я вообще-то легко. Я всю жизнь по любому поводу чувствую себя виноватой. Когда мама, пока еще не ушла от нас, сетовала, что на улице дождь, я чувствовала себя виноватой, что идет дождь. Идиотизм, но так я устроена.
- Кто погиб? Когда?
Он рассказал мне в общих чертах, отметив, что делает это только потому, что я когда-то работала здесь.
Значит, перед тем, как романтишшно спуститься с крыши ко мне на балкон… Н-да…
- Мне стоило тебя запереть, Форд.
- Теперь уже поздно, комиссар, - сказала я, стараясь не показать, насколько меня пугает такая перспектива.
- Возможно… - он задумался. – Можешь идти, - сказал он, вставая и направляясь в свой кабинет.

Я подумала, как же выглядит со стороны то, что происходит со мной и вокруг в последние дни, и не смогла и дальше винить присутствующих здесь за враждебность. Но это чертовски обидно.

Посидев еще с минуту, я вышла из допросной и наткнулась на Марони, окаменевшего перед расположенным в холле телевизором, который, как на зло, был настроен на новости. И надо было именно сейчас показать сюжет, сделанный из того, что я принесла Анне Мэйн! Я на секунду застыла, а потом попробовала тихо смыться обратно в допросную. Уютную. Безопасную. И дверь закрыть. Там такой замечательный жестяной стол, за которым можно спрятаться. Размечталась. Марони заметил меня, узнал и сложил два и два. По его лицу прошли все цвета побежалости. Впившись пальцами левой руки в диван, на котором я недавно попивала кофе, он указал на меня тростью.
- О. Похоже, клоун завел себе сучку, - прошипел он и, не обращая внимания на то, где находится, шагнул в мою сторону на нетвердых ногах.
Кажется, это меня добило. Так вот как это может выглядеть…
Сюжетец и реакция Марони, похоже, впечатлили всех присутствующих, потому что кое-кто привстал, готовясь прореагировать, если тот попытается что-нибудь выкинуть, а кое-кто просто беззастенчиво вылупился на меня с удивлением и отвращением.
- Неправда! – выпалила я, чуть не плача, и до боли сжав кулаки.
Он собрался сказать еще что-то, но тут к нему подскочил какой-то человек и что-то быстро и тихо заговорил на ухо. Видимо, это был его адвокат и, видимо, он был очень убедителен, потому что Марони взял себя в руки и, сопровождаемый своим шофером-телохранителем и упомянутым адвокатом, вышел.

@темы: Джокер, Bad romance, Fanfic

---

Bad romance ч.8

[myfairjoker]

Маленькая видеокамера отлично послужила в роли шпионского гаджета. В сумке была давным-давно проделана дыра как раз для таких случаев; когда-то мне это было нужно для кое-каких личных целей. Картинка должна была получиться вполне приемлемой, микрофончик там тоже чувствительный, так что мне нужно было только правильно поставить сумку и не забывать делать вид, что очень занята. Поковырять где-нибудь отверткой или потыкать тестером, которые выдал мне Джокер, стараясь не пялиться на босса мафии, воркующего со своим, похоже, единственным чадом. Не повезло мужику. Бывает. Почему-то я действительно успокоилась, поверив, что тут не произойдет ничего такого. Только вот зачем ему это снимать? Все время, пока я изощрялась с ракурсами, он где-то лазил и, судя по всему, действительно восстановил провода. Неудивительно, поди сам же и обрезал… Маячок он у меня отобрал, а что сделал с ним, не знаю.

Минут через двадцать после приезда Марони, мы раскланялись с миссис Хейн, сели в машину и покатили в лесную чащу, к брошенной «Магне». При мне он не посчитал нужным продолжать строить из себя свойского парня и снова стал неживым. Это был не тот псих без тормозов, который являлся ниоткуда и сеял хаос и разрушение и не тот усталый мальчик, которого мне хотелось коснуться в момент помутнения рассудка, это был какой-то заледенелый манекен. Я ничего не понимала.
Мне очень хотелось знать, что так подействовало на… такого человека. Но если в момент нашего знакомства я легко занималась с ним мелким словесным фехтованием, да и сегодня спросонья вполне находила в себе силы ворчать, то сейчас мне снова хотелось сжаться в комок и оказаться подальше, хотя очевидных причин тому не было. Ну, кроме того факта, что в непосредственной близости от меня находился чокнутый маньяк-террорист, конечно. Мне очень хотелось спросить, но я так и не решилась. На этот раз не хватило наглости. Я, наверное, чертовски устала.
Я просто сидела позади него, стараясь не думать о том, в чью спину вжимаюсь просто для того, чтобы меня не снесло ветром на дорогу.
Во мне еще оставались крупицы злости за приступ паники, накрывший меня, когда я подумала, что сейчас окажусь причастна к детоубийству. Пусть даже эти «дети» – уже не совсем дети. Так еще хуже. Я не хочу знать, способен ли он на это. Говорят, у него нет пределов. А у меня есть предел, перейти который я не смогу. Не смогу тогда выполнять свою часть договора. А мне это, посмотрим правде в лицо, каким бы странным оно ни казалось, нужно. И как бы не больше, чем ему самому. Потому что есть еще и та грань, от которой я только немного отступила, и то, что сейчас происходит – единственное, что не дает мне снова оказаться там, откуда для меня началась вся эта свистопляска. Да ты совсем тронулась. Я так и не понимаю до конца, на кой ляд я ему сдалась; во всяком случае, то милое реалити-шоу он, наверное, мог бы снять и сам, но строить предположения о его мотивах более чем бесполезно. Так что вспомним гениальную позицию Скарлет О'Хара – я не буду думать об этом сейчас, я подумаю об этом потом.

Утро еще не кончилось, когда, одолев не меньше сотни миль примерно за час, мы оказались в даунтауне. Он остановился перед зданием, в котором находилась студия первого новостного телеканала.
Соскочив с седла, он вернул мне ключи.
– Ну и что мне теперь делать? – спросила я.
– Потрудись, чтобы это вышло в эфир, – порывшись в карманах, он достал флешку, – и вот это присовокупи, если не затруднит.
Он снова был похож на натянутую пружину. Снова был… живым. Из глаз исчезла эта давящая пустота, они снова были яркими и колючими. Почему-то, заметив это, я испытала облегчение. Мне захотелось снова увидеть в них то любопытство, которое мелькнуло позапрошлой ночью. Забудь, это же полный идиотизм. Я забрала флешку, задержав взгляд на длинных пальцах. Эй, я сказала, забудь! Он прихлопнет тебя, как букашку, как только надобность в тебе отпадет. А может быть, я именно этого и жду?
Он махнул рукой и перешел на другую сторону улицы, исчезнув в толпе.
Я сползла со стоящего на подножке мотоцикла и поплелась в сторону стеклянного портала, где мне предстояли неизвестно какие переговоры.

***
Он стер записи нескольких камер наблюдения, установленных в пансионе. Никому не нужно было видеть, как, заявившись сюда прошлой ночью, бродил он по светлым круглые сутки коридорам чистенького уютного лесного домика, предназначенного для тех, кто вряд ли сможет оценить по достоинству окружающую идиллию. Говорят, они не замечают дурного и не видят снов…
Если не принимать во внимание не покидавшее его чувство гадливости, то ему было легко, свободно и даже забавно в любом месте и среди любых человеческих существ, будь то сильные мира сего, банковские клерки или подонки общества, не видевшие ничего, кроме городских трущоб. За много лет он привык смотреть в лицо смерти или безумию, да что там, и то, и другое каждый день мелькало перед ним в зеркале, ха. Он отлично развлекался и с азартом нарывался на неприятности в Аркхэме, даже если это означало получить очередной заряд транков и нейролептиков и на пару дней выпасть из этого мира. Потому что всегда знал, что действие препаратов закончится, и он снова будет… тем, кем хочет. Но та мирная картина, что он видел там… Его воображение реагировало на любой стимул сплетением тысячи если, когда, почему и может быть. И… придется признать, есть вещи, способные даже его повергнуть в состояние экзистенциального ужаса. Он мог рационально объяснить это, но подавить не мог. Он всегда сам решал, когда слететь с катушек, когда позволить эмоциям завладеть собой, а когда просто сыграть, но не в этом случае. И это приводило его в бешенство. С последним он, по крайней мере, мог легко управиться. И так, перебив одно другим, он смог удержать равновесие. Как всегда.
Он иногда ловил себя на желании снова по-настоящему утратить контроль, как это уже было однажды, давным-давно, и сегодня был к тому близок, но не позволил этому случиться. Не там. Не от этого. Некрасиво. Не нужно.
Он задумчиво провел пальцем по четырем красным полумесяцам, оставшимся на запястье.
Ноги бы его там не было, если бы не нужен был маленький штрих. Бескровный и безобидный. Один из тех, что потом потеряются и станут незаметны, но в конце концов определяют окончательную композицию.
Никто никогда не должен получить и легчайшего намека на то, чего ему стоила эта мелочь.
– Спасибо, – беззвучно сказал он вслед исчезнувшей за стеклянной дверью фигуре.

***
Внутри охранник критически изучил мою потрепанную наружность и спросил, кто я такая и что мне нужно. Я представилась и потребовала встречи с главным редактором, сказав, что у меня сообщение от Джокера. Мужик посмотрел на меня, как на ходячую бомбу, но куда-то позвонил и что-то стал говорить.
– Как, вы сказали, вас зовут?
Я снова назвалась сквозь зубы. Похоже, раздражение теперь стало моим перманентным состоянием. Мне хотелось разделаться с этим поскорее.
– Мисс Мэйн ждет вас. Но сначала мы вынуждены вас обыскать.
Я собралась было снять с плеча сумку, и тут сообразила, что она лежит в джокеровском рюкзаке, а сам он висит у меня же на плечах. Упс. Я настолько вымоталась, что даже этого не замечаю.
– Что найдете, все ваше, – бросила я, протянув рюкзак. Я не стала говорить, откуда он взялся, а то возни было бы гораздо больше. Там и не было ничего кроме моих вещей и того снаряжения, что я уже видела.

Анна Мэйн, главный редактор новостного телеканала Готэма, молча глянула на меня и кивнула на кресло перед обширным столом, заваленным бумагами и разнокалиберными кассетами, с закрытым здоровенным лэптопом посередине, явно не предназначенным для того, чтобы его носили с собой. Ей было хорошо за шестьдесят, у нее было идеальное, как у деревянной куклы, каре подернутое серебром, обрамляющее скуластое лицо с выдающимся ястребиным носом и с не по-женски жестким взглядом черных глаз, которые сейчас уставились куда-то мне в мозг. Я ни к селу, ни к городу подумала – вот умеют же некоторые красиво стареть.
– Так значит, это ты выступила в роли разменной монеты? – это вместо приветствия.
Я дернулась, как от пощечины. Я просто не позволяла себе думать об этом в таком ключе, это было слишком унизительно. А эта горбоносая сучка сразу назвала вещи своими именами. Так. Во-первых, не дать понять, как меня это задело. А во-вторых… черт, не дать понять как меня это задело! Ведь меня до тошноты бесило не то, что он меня отравил, а… стоп. Мучительно рефлексировать буду потом. Выдохнуть.
– А потом еще и в роли личного оператора, – я улыбнулась и состроила рожу понаглее.
– Странно. Получается, девочка два раза побывала в лапах у Джокера и, судя по всему, отделалась легким испугом. Либо девочка что-то привирает, либо…
– Либо она объяснит все, только когда действительно возникнет такая необходимость, – отрезала я. – Если вам неинтересно, я пойду куда-нибудь еще, любой другой канал с руками оторвет запись и без этих игр в гляделки.
Она мне не нравилась. Ее манера давить раздражала. Слишком грубо и слишком сразу. Ну ладно, мы тоже не лыком шиты.
Она как будто поверила, что я сейчас сбегу с ценным материалом, кивнула и слегка переменила тон.
– Не стоит, – проговорила она, закуривая, – и что мы имеем?
Я выложила на стол кассету и флешку.
– Вот это. Думаю, тут есть кое-что любопытное, – я постучала пальцем по кассете.
– А что на флешке?
Я пожала плечами.
– Понятия не имею, он только сказал «присовокупить» ее.
Она вызвала секретаря и велела поставить кассету и отнести флешку программистам, чтобы проверить на вирусы. Очень хорошо понятная паранойя. Тот взял ее двумя пальцами за шнурок, словно дохлую мышь, и удалился.
Разумеется, Анна не стала просматривать всю пленку, где было около четверти часа Марони в роли заботливого папаши, играющего с дочерью-дауном. А вполне качественно получилось, подумала я, глядя на здоровенный монитор на стене. Если смонтировать, получится несколько очень трогательных минут.
Анна нажала на паузу и повернулась ко мне.
– Довольно неожиданно, но я не вижу в этом смысла. Так, говоришь, это ты снимала для Джокера?
– Именно.
Она опять впилась в меня глазами.
– Интересно. И не похоже, чтобы тебя к этому принудили.
У меня что, рожа слишком довольная?
– Почему меня должны были принудить? – задала я глупый вопрос, просто чтобы получить очевидный ответ.
– В прошлом году мы уже потеряли одного человека, – ее слова прозвучали довольно безразлично.
– Помню. Но я немного в другом положении, – произнося это, я выпрямилась в кресле и постаралась придать себе более значительный вид, что было проблематично, учитывая синяк на лбу и две растрепанные с ночи косы, завязанные морским узлом на затылке. На самом деле я была очень далека от уверенности в этом своем особом положении. Разменная монета…

В это время как раз вернули флешку, которая содержала только один видеофайл меньше минуты длиной.
На мониторе крупным планом возникла физиономия Джокера при полном параде. Воспаленные глаза в черных провалах, испачканные белым гримом корни зеленых волос и нарисованная поверх шрамов жуткая улыбка. Он смотрел куда-то вниз, могу поспорить, использовал вебкамеру лэптопа. Отодвинулся подальше, должно быть, широкоугольник вблизи не показался ему хорошей идеей. Согласна. Покачав головой так и эдак, он облизнулся и наконец уставился в объектив.
– Мистер Марони, – начал он, – я обращаюсь в первую очередь к вам. С начала нашего… плодотворного знакомства я успел узнать о вас слишком много хорошего. – Нарочито задумчиво прикусил губу. – Я решил, что негоже держать при себе знание о лучшей стороне вашей многогранной личности и почел своим долгом поделиться им с общественностью. Мне даже несколько… неловко за те неприятности, что я вам причинил когда-то. Надеюсь, эта пленка послужит моим извинением.
Он медленно кивнул, изогнув красные губы в издевательской ухмылке.

Я отвела глаза. Леденящая скованность, горячее тело и ветер, выдувающий мысли. Разменная монета. Ч-черт.

Анна задумчиво уставилась на стопкадр.
– Я все еще не вижу в этом смысла.
– Я тоже, – призналась я, – но он настаивает на том, чтобы вы это показали.
– Полагаю, излишне спрашивать, что произойдет, если это не выйдет в эфир?
– Он ничего не сказал на этот счет, – честно ответила я. – Но вы ведь не станете пытаться выяснить?
Она задумчиво посмотрела куда-то мимо меня.
– А было бы любопытно…
Меня окружают гребаные экспериментаторы. На себя посмотри.

@темы: Джокер, Bad romance, Fanfic

---

[Farshunya]

косплей бессмысленный и беспощадный

Не знаю как вам, а мне этот чувак Путина напоминает.


Джокер-баба и коня на скаку, как говорицца


Панкс нот дэд


Невер дэд


Джокер -ГОПНИК. "Хей, пацанчик?"


Джокер в старости


Спорт эдишен в кроссовках.


"Джокер и похмелье"


"Как не надо чистить зубы"


Мы с Тамарой ходим парой...


Пей пиво, ешь мясо!


За ВДВ!!! За Русь!


"-Купите микроволновку и я покажу вам чайничек"


Джокер и коммунизм.


И не забывайте о целебной пользе смеха, мои дорогие.

@темы: надоедливая реклама, Клоуны-убийцы пытаются поработить человечество, фото, art, Чак Норрис, Джокер, косплей

---

Bad romance ч.7

[myfairjoker]

Проезжая мимо моста, он немного притормозил, чтобы издали взглянуть на причудливый силуэт здания на острове Нероуз. На фоне краснеющего предрассветного неба Аркхэм представал неожиданно красивым… Возникла странная ассоциация со спрутом, влетающим в рыболовную сеть. Он представил себе невидимые с такого расстояния кабели, опутывающие тонкие декоративные башенки и струящиеся вниз под разными углами, он хорошо помнил эту паутину, и в ней тоже было что-то удивительно притягивающее… Что творилось в голове у того, кто строил этот дом, чтобы жить в нем? Мысли прочь. Теперь он несся дальше и дальше от даунтауна, направляясь вверх по карте, нанизывая на себя туннели и вплетаясь в причудливое макраме дорожных развязок. Старенький темно-синий форд с механической коробкой был просто неспособен привлечь чье-либо внимание, ему нравилась легкая неприхотливая машина, лишенная капризной электроники. Для разнообразия она действительно принадлежала ему, как и многоквартирный дом, огромную мансарду которого он занимал, упорно называя ее про себя чердаком, хотя они, конечно же, были записаны на вымышленные имена. Поглядим-м… В той лотерее имен, что он запустил в Аркхэме, было несколько выигрышных номеров, и кое-кто скоро начнет заполнять билеты. А может быть, уже начал. На секунду мелькнуло сомнение, а стоило ли отдавать такие ключи? Скоро начнется. Паганини мог играть на одной струне, чем он хуже? Ха. Он закончит эту партию, независимо от того, как мало почвы останется под ногами. Бэтс далеко не дурак, да и комиссар Гордон тоже. Несгибаемый комиссар Гордон. Пожалуй, он вызывал у него некоторое уважение. Тем хуже для комиссара…

***
Гордон вторую ночь подряд провел на работе, время от времени ненадолго проваливаясь в сон. Голова трещала. Из-за одного-единственного безымянного, возникшего когда-то ниоткуда человека, все Управление стояло на ушах. Все это напоминало панику при биологической атаке. Было бы смешно, кабы не было так жутко, учитывая уже известные масштабы джокеровских замашек.
За трое суток он, по сведениям, перетряхнул все криминальное дно Готэма, вытягивая всю возможную информацию, впитывая все, что произошло за тот год, что он провел взаперти. Не было данных, какие выводы он мог сделать из того, что можно узнать от уличных барыг, сутенеров, держателей подпольных игорных домов, нечистых на руку букмекеров. Складывалось впечатление, что он точно знал, кто работает на полицию, и давал это понять, но предсказать его реакцию на это или на то, что имели ему сказать те, кому не посчастливилось встретиться с ним, не представлялось возможным. Никто не знал заранее, что в него полетит: нож, пуля, пачка денег или всего лишь уничтожающий комментарий.
Отчеты информаторов говорили, что Джокера видели десятки разных людей, причем чуть ли не в нескольких местах одновременно. Временами комиссара посещало сомнение: спит ли, устает ли когда-нибудь этот человек? Состоит ли он вообще из плоти и крови?
Джеймс Гордон знал одно: преступный мир Готэма боится и ненавидит Джокера так же, если не больше, чем порядочные граждане.

***
Только я коснулась головой подушки, как в мобильнике завопила леди Гага. Не то чтобы она мне нравилась, но бодрит. Но сейчас этот бодрячок совсем не к месту, сейчас я отдам полцарства за свои законные восемь часов сна. Я посмотрела, кто это так меня ненавидит. Номер заблокирован. Черт. Ща я вам всё скажу.
– Приве-ет, – раздался в трубке уже знакомый голос.
Вообще-то я не думала, что это на самом деле случится. Во всяком случае, так скоро.
– Охх…
– Труба зовет.
Я вяло села на кровати, включила свет и посмотрела на часы. Оказывается, скоро утро, и я таки успела сколько-то проспать. Не заметила. И тут меня накрыло. Я подумала, как хорошо провела вечер, хотя начало меня и напрягло, и что мне сейчас предстоит мчаться вслед за самым опасным психопатом, о каком я когда-либо слышала, и наблюдать и снимать какой-нибудь очередной ужас. Я вспомнила, что уже успел сделать Джокер лично мне, и меня понесло.
– Чертов ублюдок, ты меня отравил и теперь смеешь…
– Сказанное таким сонным голосом, это звучит почти нежно, – ровным тоном оборвал он меня.
Я взъелась и окончательно проснулась.
– У тебя десять минут, иначе я начну петь серенады под окном и, ручаюсь, тебе это не понравится, – продолжал он, не дав мне слова сказать. И опять это раздражающее несоответствие насмешливых слов и серьезного, нет, почти безэмоционального голоса.
– Высоковато будет, не услышу, – прошипела я.
Он отключился, а мгновением позже с балкона раздался стук. Вот оно что. Протоптал, значит, дорожку. Бля. Я тут голая сижу. При свете. Я нырнула под одеяло, подобрав свалившийся на пол халат, ввернулась в него на ощупь, вскочила и, кипя от ярости, распахнула стеклянную дверь.
– Собирайся, – приказал он, шагнув в комнату.
Я снова хотела было послать его подальше за такой тон, и плевать, что никто не посмел бы, но передумала кидаться на амбразуру. Все равно же попрусь. Хоть тушкой, хоть чучелком и, видимо, даже без кофе.
Кроме того, в момент, когда я его увидела, вся моя злость испарилась от удивления, такая неожиданная картинка предстала моим глазам. Он стоял в застиранных джинсах и клетчатой рубашке, укладывая в рюкзак альпинистскую беседку и длиннющую веревку. Зеленые волосы стянуты резинкой на затылке, шрамы тщательно замаскированы. Я уставилась на него, как дура. Сейчас, когда столь яркие детали не отвлекали глаз, я смогла разглядеть его по-новому. Лицо не красивое, как мне почему-то казалось, но породистое, жесткое и не слишком приятное. Глаза пустые. Странно. Если тогда, когда мы, можно сказать, спокойно беседовали, воздух вокруг него жужжал, как под высоковольтной линией, сейчас, когда он спешил, его окружала пустота. Очень холодная пустота. Я отступила на шаг. Передо мной стоял совершенно нормальный с виду мужик, а мне вдруг захотелось быть за тысячу миль отсюда. И не потому, что я знала, кто он такой. В прошлый раз я знала это не хуже.
– Что? – он приподнял бровь и стал на секунду чуть больше похож на то, что я видела днем ранее.
Я стряхнула оцепенение и кивнула на рюкзак со снарягой.
– И стоило огород городить?
– Иногда лучше потратить пять минут и сберечь полчаса, которые потребовались бы тебе на то, чтобы проснуться самостоятельно. И там, куда мы едем, это пригодится.
– Хорошего ты обо мне мнения… – проворчала я, схватив джинсы и футболку и нырнув в ванную, где меня встретило мое встрепанное и испуганное отражение. Метнувшись на кухню, я вцепилась в холодный недопитый кофе, а в следующую секунду мне пришлось ловить на лету сумку, весившую подозрительно мало. Я заглянула внутрь. Там была только завалящая видеокамера, которую я не доставала несколько месяцев.
– Откуда… а, глупый вопрос. Что, на этот раз статичных картинок маловато будет? – скривилась я.
Он проигнорировал вопрос.
– У тебя должно быть следящее устройство.
Я решила, что достаточно наудивлялась его осведомленности, и просто спросила:
– Выкинуть?
– Ни в коем случае. Бери с собой и пошли.
Зачем бы ему это?
Внизу он подошел к «Магне», наглым образом влез на нее и потребовал ключи. Ну и нахал.
– Эй, мы так не договаривались, – сварливо проговорила я, но полезла за ключами. Он охренел – заставлять меня ехать вторым номером на собственном мотоцикле? – Ты хоть знаешь, как с ней обращаться?
– Садись.
– Предупреждать надо, я без защиты не езжу.
– Или ты едешь, или мы разрываем договор, – все так же ровно ответил он, – времени нет, — последние слова прозвучали так, будто означали не то, что нам надо спешить, а что-то совсем иное.
Он обернулся через плечо, и на меня, как два дула, уставились расширенные в темноте зрачки. Блин, кому это нужно, в конце концов? Мне или ему? Мне до смерти не хотелось сейчас оказаться вплотную к нему, в том ледяном коконе, окружавшем его. Почему я не заметила этого позапрошлым вечером? Он был совершенно другим. Да сколько же психов живет в этом теле?
– Решай быстрее.
Я взгромоздилась позади него, ткнувшись носом в рюкзак. Придется повесить его на себя. Я собираюсь нарушить принцип – не ездить без защиты даже в жару, позволить кому-то везти себя неизвестно куда на моей девочке и, ко всему прочему, понятия не имею, что меня ждет. Вроде бы знала, на что подписывалась. И, кроме того, могу отказаться прямо сейчас. Но – не могу. Скрепя сердце, я устроилась с рюкзаком, обхватив его за талию и прижавшись к костлявой спине. Несмотря на источаемый холод, сам он был горячим, как печка.
Он дал такой старт, что поставил нагруженную «Магну» на заднее колесо, вытряхнув все мысли из моей головы, и мы понеслись.

Я никогда не гоняла с такой скоростью. Даже тогда, год назад, когда разбила предыдущий мотоцикл, я ехала не так быстро и была не виновата. Я была виновата только в том, что вообще села на него на четвертом месяце беременности. Я даже ничего не сломала. Кроме своей долбаной жизни. Две недели спустя я была как огурчик, но… Не думать. Если я снова начну думать об этом…

«Магна» подпрыгнула на съезде с асфальта, и я сильнее вжалась в напоминающую стиральную доску спину. Не думала, что мой чоппер способен так лихо прыгать по корням на лесных тропках. Куда он меня везет? Кажется, я попала. Надо было раз и навсегда отказаться, пока это было возможно, прислушаться к интуиции и здравому смыслу, и не была бы я сейчас неизвестно где, в лесу, с этим холодным… каменным… обжигающим страхом. Я боялась, что он снова так посмотрит на меня, и тогда я просто умру.
Когда я уже думала, что у меня скоро задница отвалится на этих ямах и кочках, он остановился. Впереди за деревьями стоял минивэн с логотипом кабельной компании. Не глядя, он велел мне перебраться туда. Сзади на полу обнаружился и сам кабельщик, связанный, как ни странно, живой и мирно посапывающий во сне. Интересно ему тоже что-то дали, или у этого парня такие крепкие нервы? Джокер влез на водительское место и нахлобучил задом наперед бейсболку с тем же логотипом, что и на машине, скрыв свой ненормальный цвет волос.
Рядом оказалась проезжая дорога, почти такая же неровная, как и то бездорожье, по которому мы сюда припрыгали, но пригодная для автомобилей. Мы проехали примерно полмили и выехали на поляну, посреди которой высился чистенький трехэтажный дом с острой двускатной крышей. Даже домик, не потому что маленький, вовсе нет, а потому что уж больно аккуратненький. Пряничный такой.
У входа я украдкой кинула взгляд на Джокера. Кажется, он так сжал челюсти, что вот-вот зубы рассыплются. Он на секунду зажмурился и сглотнул, желваки под кожей перестали ходить ходуном. Странно, мне он казался абсолютно хладнокровной тварью. А хладнокровные твари так себя не ведут. Что это было? Что меня ждет здесь?
Перед нами открылась дверь, на пороге стояла полноватая уютная женщина лет сорока пяти, с короткими светлыми волосами.
— Доброе утро, я миссис Хейн, — она улыбнулась, но взгляд больших карих глаз был недовольным, — мы ждали вас вчера вечером, детки расстроены.
Детки??? О боже. Меня затрясло. Я с ужасом покосилась на фальшивого кабельщика, который состроил простоватую мину:
— Извините, мэм, вчера было слишком много работы, — о, не сомневаюсь, — много вызовов.
— У вас не хватает работников? – смягчилась она.
— Вот, новых набираем, — он кивнул на меня.
— Здрасте, — выдавила я. Мне хотелось закричать «Бегите!», но он так сжал меня за руку, что я согнулась от боли и схватилась за дверной косяк.
— Я же говорил тебе вчера, не есть те ужасные гамбургеры, — он наклонился и впервые с того момента, что мы сели на мотоцикл, заглянул мне в глаза, — никто не умирает, правда?
Он скользнул внутрь и потащил меня за собой, почти не ослабляя хватку.
— Эй, мне больно, — проговорила я сквозь зубы.
— Прости, — сказал он и разжал руку. Обалдеть, он извиняться умеет.
— Что ты собираешься здесь делать?
— Подожди немного.
— Можешь меня убить, но я сейчас закричу.
Он глянул на меня с некоторым удивлением, как будто что-то внезапно вспомнил. Ага. Вспомнил, что взял в компанию обычного человека, а не такого же бесчувственного монстра. Не говоря о подробностях. Моих личных подробностях, о которых он не мог, не должен был знать. Это не его дело. Это никого не касается.
— О. Ясно…
Тут он замолчал, потому что уютная миссис Хейн догнала нас и проводила на второй этаж, в комнату с неработающим телевизором, где несколько подростков с признаками синдрома Дауна на круглых лицах вырезали из бумаги что-то сложное. Теперь уже я впилась ногтями в запястье Джокера и потянула на себя, безмолвно требуя хоть каких-то комментариев.
Один из «деток» медленно повернулся в нашу сторону и спросил с надеждой:
— Вы ведь все почините, правда?
— Обязательно, — сказал стоящий рядом со мной убийца.
Я сильнее вогнала ногти ему под кожу. Он даже не поморщился.
— Ничего такого, — соизволил сообщить он, высвобождаясь.
Я сочла за благо поверить и испытала что-то вроде облегчения, но меня опять трясло, и теперь от злости. Опять от злости. Мне хотелось дать ему в морду. Мог бы и предупредить. Хотя какое ему дело до моих эмоций и реакций?
Он включил телевизор и сделал вид, что изучает приставку.
— С декодером все в порядке, должно быть, где-то обрыв, — он глянул в папку, прихваченную из машины, — у вас ведь антенна?
— Да, там, на крыше, — отозвалась миссис Хейн, и перевела внимание на своих подопечных.
— Придется карабкаться, — недовольно проворчал Джокер-кабельщик.
Он отлично играл эту нехитрую роль, оставалось догадываться, какую он отвел для меня. Что снимать-то?
Снаружи послышался шум мотора. Он подвел меня к окну, будто показывая провода. Внизу остановился черный «гелендваген».
— Лиззи, твой папа приехал, — послышался голос миссис Хейн.
Я обернулась. Девочка лет… не поймешь… шестнадцати, наверное, просияла и оставила свое занятие, вся превратившись в ожидание. За окном хлопнула дверца машины, я перевела взгляд туда. Из гелендвагена, опираясь на руку выскочившего водителя, с трудом выбрался высокий мужчина в дорогом светлом костюме, с сединой на висках и перебитым носом. Опираясь на трость с серебряным набалдашником, он с видимым усилием поковылял в сторону главного здания. Ему бы больше помог костыль, но этот пижон, похоже, собирался до последнего мучиться с тростью. Лицо показалось мне знакомым, где-то я его уже видела, только он был значительно моложе и здоровее.
– Это что… Марони??? – шепотом спросила я.
– Тссс. Он самый, — он дернул губами. – Твой выход. Смотри, чтобы он не заметил камеру. И постарайся не расплакаться от умиления, — накладки, скрывающие шрамы, придали его ухмылке нечто обезьянье.

@темы: Джокер, Bad romance, Fanfic

---

Bad romance ч.6

[myfairjoker]

Отбыв, как повинность, деловое собрание, блестяще проведенное Люциусом Фоксом, который не менее блестяще сумел не дать никому из присутствующих ни разу обратиться напрямую к боссу, который явно витал в эмпиреях, Брюс чуть ли не бегом утащил его в кабинет и, не дав сказать слова, выложил суть своего открытия.
– И что же, – Люциус был слегка удивлен, – никто до сих пор не догадался? Я был более высокого мнения о Джеремии Аркхэме.
– Думаю, ему просто не приходилось просматривать эти отчеты все вместе, да еще и несколько раз подряд. Учитывая, что количество вариантов – два в степени… вплоть до трехзначной, хотелось бы как-то автоматизировать процесс поиска и проверки. Мы можем это сделать?
– Хммм. Насчет трехзначной, это, на мой взгляд, чересчур. Создать и запустить программу несложно, но даже компьютеру потребуется время на проверку каждого варианта, так что за быстрые результаты я ручаться не могу.
– Сколько? Часы? Дни?
– Вероятнее всего – именно дни. Если не неделя-другая. Отсеять случайные совпадения — раз, проверить те случаи, где не все сходится — два, а на окончательные выводы компьютер в данном случае неспособен. Это уже твое дело.
Брюс сморщился.
– За неимением лучшего – запускай. И про мифологию не забыть...
– Брюс. Ты хочешь ускорить процесс или замедлить?
– Я хочу учесть все возможное. Надо как-то расставить приоритеты. Я подумаю над очередностью. И – спасибо.
Люциус только покачал головой ему вслед.

***
Алекс все-таки вытряхнул из меня немало, несмотря на то, что я изо всех сил притворялась девушкой в шоке, умирающим лебедем и вообще дохлой рыбой. Я заранее была в ужасе от того, что он может слепить из моих откровений. Вытянутых, можно сказать, клещами. Но не мне его винить, это его работа. Он выбрал три довольно кошмарных снимка для бумажного выпуска, а остальные полтора десятка, что отобрал дядя Карл, пойдут на сайт газеты.
Гордон действительно вызвал меня к себе, и мне пришлось катиться в даунтаун по невыносимой послеполуденной жаре. Старые знакомые в полицейском управлении встретили меня сочувственными взглядами, что не улучшило настроения. Комиссар выглядел, словно двое суток грузил кирпичи. Он получил полную копию диска (кроме последней картинки, разумеется!) и слегка отредактированную версию моей с Джокером беседы. Спасибо дяде Карлу, второй, хотя нет, третий раз рассказывать было куда легче, я теперь могла держать себя в руках и давить эмоции в зародыше. Комиссару я рассказала про отраву, он и так о ней знал, но не сказала про игру в вопрос-ответ и про то, в какой момент я отрубилась.
– Итак, – Гордон потер переносицу, – я должен предложить тебе убежище…
– Не вижу причины, – брякнула я, тут же пожалев об этом, говорили же мне – не петушись!
Комиссар коротко и раздраженно вздохнул.
– … но я бы предпочел предложить тебе помочь нам, воспользовавшись этим вашим «договором», хотя я думаю, ты понимаешь всю степень опасности.
Я задумалась, больше для виду. У меня опять нет выбора.
– Каким образом?
– Просто делай то, что он говорит, за тобой будут наблюдать.
…и чтобы за мной всюду шпики ходили? Пусть даже некоторых из них я знаю. Такая перспектива была мне не слишком приятна.
– А можно как-нибудь… без слежки? – я скорчила жалостливую мину.
Он посмотрел на меня, как на неразумное дитя, с чьим упрямством давно устал бороться. Полноте, комиссар, мы с вами не виделись больше полутора лет! После недолгих препирательств мы сошлись на том, что он даст мне маячок, который я буду носить с собой, и при каждой возможности буду звонить и сообщать любую новую информацию ему лично или дежурному. А коли представится такая возможность, подсуну маячок Джокеру. Впрочем, последнее не внушало оптимизма ни мне, ни Гордону, хотя и по абсолютно разным причинам. Свои соображения я на этот раз благоразумно оставила при себе. На том мы и расстались.

Как же хочется рухнуть в постель и поспать!
По дороге домой я ухватила с лотка свежий выпуск «Трибьюн», втайне надеясь, что там нет ничего из того, что я наговорила. Посмотрю, когда доберусь…
Дома меня ожидало сообщение на автоответчике. Приятный голос с британским акцентом извещал, что мистер Уэйн имеет честь пригласить миз Форд нынешним вечером в ресторан «Максим», и ожидает ее согласия. Имеет честь. Ожидает согласия. Прелесть какая. Я сегодня прямо-таки нарасхват. Этому-то что понадобилось? А что, дворецкие мобильниками не пользуются? Я глянула в зеркало в первый раз за весь день. Миз Форд имеет честь озадачиться. У миз Форд на лбу синячище, глаза требуют по флакону «Визина» каждый, а вечернее платье она в первый и последний раз надевала на выпускном балу в школе и при этом чувствовала себя трансвеститом. Да и закончилось все крайне неприятно, так что никаких положительных ассоциаций. Отказаться, что ли? Впрочем, у меня машины нет. А на «Магне» в вечернем платье… сами понимаете, мистер Уэйн.
В раздумьях, я развернула «Трибьюн». Моя картинка, где Джокер, не глядя, палит в сторону, с анонсом алексовой статьи на первой полосе – уже нехило. Стр.3. Н-да… там действительно не было почти ничего из моих слов. Алекс между делом представил меня прямо-таки героиней дешевого боевика. «Наш корреспондент Элисон Форд, рискуя жизнью…» Я не ваш корреспондент. «После чего была похищена… Не может описать словами…» Вот это больше всего умилило. Тьфу. Он накатал почти целую полосу невероятно эмоциональной ахинеи. Уверена, это заняло у него не больше часа, иначе он просто не успел бы. Иногда меня разбирает зависть к тем, кто пишет с такой скоростью всякую галиматью. У меня на тексты уходит куча времени. Потому я и пишу редко и мало. Впрочем, я узнала кое-что новое. Например, каким образом Джокер сбежал. Ну, то есть, никто не знал, как точно он это провернул, но получилось изящненько. Вот мне в копилку еще одно доказательство тому, что излишнее любопытство ни к чему хорошему не приводит.
Я села за компьютер и попыталась начать текст для «Ивнинг». Написала несколько вводных фраз и задумалась. А хочу ли я об этом писать? Вроде бы, надо. И алексово творение меня покоробило достаточно для того, чтобы желать выдать свою версию. Стерла все. Начала снова…
Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Тот же приятный голос уэйновского дворецкого интересовался моим решением по поводу сегодняшнего вечера. Я подумала еще пару секунд и согласилась. Спросить, откуда такой интерес к моей персоне, у меня отчего-то язык не повернулся. Он сказал, что пришлет за мной машину. Увы, отмазка насчет мотоцикла и платья не пройдет. Придется этим заняться. И еще надо как-то замаскировать синяк. Ненавижу косметику. Дневной сон отменяется, знаю я, какой у меня видочек после этого.
Похоже, статья накрывается медным тазом, слишком уж противоречивы мои мысли по этому поводу. Я не писатель, я фотограф. «Не может описать словами». Ага. Не могу. В социально-приемлемой форме – точно не могу. И не буду. Достаточно на сегодня душевного стриптиза. На фиг.
Займусь-ка решением простых бабских проблем, которые для меня так до сих пор и остаются тайной за семью печатями. Кажется, мне есть кого попросить об услуге… Есть у меня соседка, которой я периодически предоставляю «жилетку» для поплакаться, и которая разбирается в вопросе шмоток для выхода гораздо лучше меня. Думаю, Мэг не откажет мне в удовольствии порыться в ее обширном гардеробе. Если я скажу, зачем мне все это, ее удар хватит. Надеюсь только, что она не читает «Трибьюн».

***
Брюс уже минут двадцать сидел за столиком и ждал. Возможно, он зря затеял все эти церемонии с ресторанами и лимузинами. Возможно, стоило явиться к ней как Бэтмен и расспросить напрямую обо всех интересующих его подробностях, не ловя себя за язык каждый раз, когда дело подойдет к тому, что может знать только темный рыцарь, и что никак не касается прожигателя жизни Брюса Уэйна. Но ему не хотелось лишний раз шокировать девушку, и без того недавно натерпевшуюся страху. Впрочем, он был в курсе ее безобразного поведения в Готэм Дженерал, так что, похоже, он зря деликатничает.
Он уж было пожалел, что не последовал совету Альфреда и не пригласил ее в какое-нибудь место попроще, но она оказалась крепче, чем он думал. Явилась во всем блеске, какого только можно добиться за те два-три часа, что были в ее распоряжении. Он едва ли узнал бы ней то безжизненное тело в грязной одежде, которое вез через полгорода, чтобы отдать в руки врачей. И только наметанный глаз готэмского плейбоя мог уловить, что платье приглушенно-синего цвета с глубоким вырезом – с чужого плеча, а высокие каблуки для нее – пытка. А вот такие старинные сапфировые серьги никто взаймы не даст, во всяком случае, никто из ее круга. Прическа гладкая, как у балерины, видимо, не слишком любит возиться с волосами. В немного слишком больших серых глазах читался плохо скрываемый ужас. Она скованной походкой прошла к столику в сопровождении метрдотеля, смешалась, когда он встал и поцеловал ей руку, и слегка расслабилась, только усевшись на стул, словно ресторанный столик был надежным щитом. От чего? Последствия вчерашних событий? Или он действительно перестарался?

***
Я думала, что умру. Мне казалось, все видят синяк у меня на лбу, даже сквозь тонну маскирующего крема. Что все эти люди уставились на меня и знают, что я понятия не имею, как себя держать, и что на мне чужое платье и, что хуже всего, видят, насколько я не уверена в себе. Никакой здравый смысл, говорящий, что им нет до меня дела, не помогал, колени мои подгибались при каждом шаге. Одно дело – мелькать среди всех этих снобских рож с наглым видом и камерой наперевес, и совсем другое – пытаться изобразить одну из них. И чего ради? Нет, это выше моих сил. Это жестоко, мистер Уэйн.
Лучше бы я приперлась в мотоботах и со шлемом в лапках. Зачем я вообще согласилась? Магическое имя Уэйна на меня подействовало? Тьфу.
– Вас что-то напугало здесь, миз Форд? Или… можно называть вас Элисон?
– Нельзя, – я выдавила кривую улыбку, – Алиса. Пожалуйста, мистер Уэйн.
– Так нечестно. Зовите меня Брюс, – он продемонстрировал все свои тридцать два зуба.
Я пожала плечами.
– Хорошо.
Он не стал повторять свой дурацкий вопрос, и я смогла немного расслабиться. Да и что бы я ответила? Что никогда мне не было так некомфортно, как в одном из лучших в мире ресторанов? Как бы меня ни раздражало все, что я о нем знала, в нем действительно было что-то очень располагающее. Какое-то ощущение надежности и защищенности. По крайней мере, от того чувства неловкости, которое я испытывала минуту назад.
Пока мы раскланивались, принесли меню. Я ничего в нем не поняла. Я неплохо знаю французский, но это ни капельки не помогло разобраться в птичьем языке высокой кухни, а потому пришлось доверить выбор моему сегодняшнему… кавалеру. Н-да.
И все-таки…
– Брюс, а почему вы вообще позвали меня сюда?
Он неопределенно махнул рукой.
– Прочитал статью, и подумал, почему бы не услышать все из первых уст. Вы простите мое праздное любопытство?
– Ну, Брюс Уэйн может себе это позволить, – съехидничала я, – разрешите спросить, вам газеты прямо из типографии доставляют?
– Почти, – улыбнулся он.
– Там мало общего с тем, что было на самом деле…
Ох, эта история, похоже, превращается в мою коронную байку на ближайшее время. Кажется, я начинаю получать удовольствие, рассказывая ее.
– … а потом мне сказали, что меня спас Бэтмен, только я была совершенно не в себе от всего этого, и еще расстроилась из-за камеры, так что я плюнула и уехала домой.
Он как будто слегка напрягся.
– Но снимки-то напечатали?
Тут я поняла, что ляпнула лишнего. Это предназначалось только для ушей дяди Карла и Гордона. Ну ладно, почему бы и нет? В конце концов, выясню, можно ли шокировать Брюса Уэйна.
– Джокер подбросил мне камеру, пока я спала, – и, чтобы окончательно добить, добавила, – вместе с таблетками от головной боли.
– И… ты их выпила?
– Ага.
У него округлились глаза. Видимо, мне удалось. Наверное, он счел меня полной идиоткой. Я не против.

***
Как он ни цеплялся к словам, ничего определенного ему вытянуть не удалось. Судя по всему, у Джокера есть на нее какие-то планы, и либо она самоубийца, либо дура, хотя, вроде, не похоже, либо там есть что-то еще. Стоит последить за ней тайно, и, возможно, явно, что вполне впишется в его имидж. Впрочем, у него не вызывало восторга то, как она прикуривает одну сигарету от другой, и откровенно плюет на себя. Не самая приятная компания.

@темы: Джокер, Bad romance, Fanfic

---

Bad romance ч.5

[myfairjoker]

«Готэм Морнинг»: Джокер вернулся … убийство мэра и бойня на свадьбе его сына… новая волна ужаса не за горами… кто займет освободившееся кресло… комиссар Гордон отказывается от комментариев… и так далее, и тому подобное. Газета полетела на пол.
Если честно, комиссар Гордон просто послал их по телефону открытым текстом, когда, после сумасшедшего дня, в течение которого он судорожно раздавал указания направо и налево, усиливая патрулирование, поднимая старое дело, вызывая всех информаторов из криминальной среды Готэма, включая бывших, дважды отказавшись от поста временно исполняющего обязанности мэра в чрезвычайной ситуации и, урвав полтора часа сна на диванчике в кабинете, был разбужен чьим-то писклявым голосом, требовавшим интервью. Всегда очень сдержанный комиссар попросту сорвался.
Накануне он чуть было не вздохнул с облегчением, получив сообщение от ночного стража, но наряд полиции, срочно отправленный им с места предыдущего происшествия, доложил о том, что все, что они нашли, это две пары наручников, сцепленных между собой и протянутых как раз у входа под ногами, ворот от рубашки с рисунком из пчелиных сот, да мешочек со смехом, лежащий у включенного микрофона на церковной кафедре.
И вот пожалуйте, утренние газеты пестрят воспоминаниями о прошлогоднем кошмаре, обвинениями полиции в ее полном бессилии, паническими призывами покидать город или, напротив, организовывать волонтерские патрули. Вот как раз патрулей из напуганных граждан ему и не хватало для полного счастья.
Ко всему, похищенная репортерша оказалась той бешеной протеже его старого знакомого, Карла Дрездена. Пару лет назад она несколько месяцев заменяла спившегося фотографа-криминалиста, но в штат не пошла, хотя он ей предлагал. Ей, видите ли, скучно стало…

***
Солнце взошло и успело уже подняться довольно высоко. Несколько часов беспокойного сна не принесли облегчения. Дикая круговерть образов, которые он уже отодвинул было на самый край сознания, Харви, охваченный пламенем и превращающийся в Рэйчел с закопченной монеткой на ладони, обожженными губами касающаяся его губ, оплывающий безликий манекен, внезапно оказывающийся его матерью и катящиеся по тротуару десятки жемчужин... И прочие подобные кошмары, которые посещали его все реже и реже, и никогда скопом. Запутавшийся в простыне, мокрый от пота, несмотря на работающий на всю мощь кондиционер, злой и измочаленный Брюс Уэйн открыл глаза, скатился с кровати и, на ходу срывая с себя влажную ткань, бросился в душ. Последнее, что отложилось в его памяти перед пробуждением, это как Джокер посылает воздушный поцелуй и голосом доктора Аркхэма говорит: «Я бы с радостью поработал и с вами, друг мой». Холодная вода смыла пот и омерзение и постепенно прояснила сознание.
Мозговой штурм, который они с Альфредом устроили накануне, ни к чему не привел. Предположений, откуда пойдет новая волна хаоса, могло быть сколько угодно. Он с таким трудом вернул Люциуса после того эксперимента с сонаром, что не рискнет даже заикнуться об этом снова. Стоило попробовать расширить свой доступ к камерам безопасности, развешанным по всему городу, не посвящая в это своего ведущего инженера.
Аркхэмовская папка содержала в себе отчеты разных специалистов о работе с психопатом номер один. Разнообразие поставленных диагнозов впечатляло и само же себя сводило к нулю. Тут было все, от истерии до шизофрении, с остановками по всем пунктам. Делать какие-либо выводы из этой части информации, кроме того, что пациент в свое время прочитал по крайней мере один хороший учебник по психиатрии, было заведомо бесполезно. Отчеты о попытках гипнотерапии и экспериментах с сывороткой правды заставили Альфреда улыбнуться каким-то своим воспоминаниям о работе в MI6. Брюс жадно просмотрел те несколько видеозаписей терапевтических бесед, которыми счел нужным поделиться Джеремия Аркхэм, но они вызвали у него лишь неприятное чувство странного дежавю, хотя здесь в Джокере было до смешного мало от того, что он видел и помнил. Он был умен, артистичен, образован, до тошноты нарциссичен, иногда агрессивен, с легкостью влезал в душу к собеседнику, и не давал никаких зацепок.
Брюс, не глядя, проглотил остывшую яичницу и, попросив Альфреда отменить на сегодня все, что можно, поспешил в Уэйн Инт. на заседание, которое отменить уже не мог просто потому, что почти проспал его. Информация, почерпнутая из бумаг, продолжала вертеться в его голове, пока он мучительно медленно пробирался по пробкам в единственном в мире матово-сером феррари, несчастно урчавшем, словно жалуясь на отсутствие свободы и скорости. Злополучная папка лежала раскрытой на пассажирском сидении, и он продолжал краем глаза коситься в ее сторону.
Стоя на очередном светофоре, в надцатый раз пробегая глазами то, что уже знал едва ли не наизусть, он почувствовал нечто близкое к просветлению.
Полтора десятка имен, в разное время названных Джокером, были уже многажды проверены и перепроверены и ни к чему не привели, либо таких вовсе не существовало, либо это были совершенно случайные люди. Этакие звучные имена, такие как Хартли Аддисон, Роберт Пак, Ричард Кэрью, Джон Поуп, Эдмунд Грей и тому подобное. Брюс понял, что тот попросту брал и перепутывал имена и фамилии английских поэтов и шекспировских персонажей, продолжая свои насмешки, начатые под воздействием пентотала. Вероятно, из этого можно было что-то выжать. Надо было только продолжить переставлять части имен. Это могло ничего не дать. Но это была хоть и слабая, сомнительная, но все же возможность.

***
Я проснулась в несусветную рань. Внутри черепа беспорядочно метались, по крайней мере, три крылатые ракеты «Томагавк». Квартиру сотрясал концерт для двух телефонных трубок с оркестром. Поклявшись себе оторвать все, что только можно этой сволочи, я начала выползать из-под одеяла, и тут, как на зло, звон умолк. Ох. Все равно надо вставать – хотя бы затем, чтобы найти что-нибудь от головной боли. На столике у кровати обнаружился стакан воды и две безымянные таблетки. Происхождение натюрморта не вызывало сомнений, тем более, что рядом лежал клочок бумаги, исписанный красным фломастером, которым я подписываю компакт-диски, и, о чудо! моя камера.
«Печатай что хочешь и как есть. От меня пока ничего не будет. J. PS Выпей, станет лучше. На этот раз без сюрпризов».
На стакане тем же фломастером накарябано ВЫПЕЙ МЕНЯ и смайлик. Гррр! Ох уж эти намеки, ненавижу свое имя. Значит, он не только ушел от Бэтмена, но и наведался ко мне, пока я спала. Охренительно трогательно. Хуже уже точно не будет, подумала я и проглотила таблетки. Здравый смысл, еще вчера давший серьезный сбой, похоже, покинул меня окончательно. О господи, что со мной, зачем я это сделала? Да плевать, до сих пор ведь жива. В конце концов, я уже второй день играю в камикадзе.
Быстро скопировать и просмотреть снимки. А еще отдельно записать диск и спрятать. Мало ли. Ой. На последнем кадре – я в собственной постели. Какая сволочь. Он что, воспользовался тем, что я была без сознания? Меня передернуло. Вроде не похоже. Все равно сволочь. А вот это мы никому показывать не будем!
Опять заверещал телефон. Дядя Карл с ума сходит, куда я пропала, что со мной, жива ли вообще, видел новости, с ума сходит, впрочем, это он уже говорил.
– Непредсказуемое дитя.
– Все в порядке, я жива, конечно, мы успеем опубликовать фото в «Готэм-Трибьюн»? Да, я все это снимала. Упала с дерева, ударилась, отключилась. Уже не страшно. Все потом. Послать им снимки или лучше самой подъехать? К тебе? Отлично, я тебя обожаю!
А голова-то прошла. И вообще, я чувствую себя на миллион. Что бы он мне ни подсунул, спасибо.
Душ! Прохладный! Высушу свою гриву по дороге, там сотня по Фаренгейту.
Сорок минут быстрым шагом, десять на мотоцикле через пробки, минимум час на машине. Это Готэм-Сити, черт его дери. А, машина-то моя осталась у ворот покойного мэра. Дорогу осилит... едущий на двух колесах. И не надо мне так остервенело сигналить, фару разобью нафиг! Мне и так с мокрой головой в шлеме несладко.
Дядя Карл выглядит плохо. Он всегда был молодцом – в свои шестьдесят пять подтянутый, загорелый, активный, вылитый Гаттамелата, сейчас он похож на развалину. Я почувствовала себя виноватой, ведь мало того, что он нездоров, новости-то появляются быстро, а от меня ни звука. А он, оказывается, действительно переживает, вон какие круги под глазами, похоже, ночь не спал.
– Элисон.
– Прости.
– Девочка моя! Я думал, тебя уже нет в живых.
– Давай, я чаю заварю?
– Зубы не заговаривай, ладно?
Он тяжело опустился в любимое кресло у компьютера. Я протянула ему диск и все-таки пошла ставить чайник – пусть хоть начнет смотреть, а мне надо немножко собраться с мыслями. Только они продолжают разбегаться. Ну я и влипла. Что рассказать дяде Карлу? Что рассказать полиции? Тут не отвертишься, свидетель все-таки. И, боюсь, самый вменяемый. Если опустить подробности. Какую историю накатать для «Ивнинг»? В «Трибьюн» уже не успею. И что вообще делать-то??? У нас договор, н-да. Что бы это значило, в его понимании? Похоже, мне предстоит веселенькая жизнь. И… бля. Подробности.
Настоящий гуаньдунский чай, заваренный мной совершенно варварски на русский манер, дал облако сногсшибательного аромата. Пора являться пред очи.
Сидит, листает картинки, разглядывает не спеша. Как назло, как раз дошел до главного события. Я сама-то их видела мельком, впопыхах. Пристраиваюсь на табурет. Смотрю. Последний танец Хэтти, обезумевшие глаза Дункана, кровища, все будто ненастоящее. Жуткая размалеванная рожа, лезвие, зажатое рукой в перчатке, испачканной кровью, зеленая прядь, прилипшая к потному лицу… Крупным планом – уродливый оскал неровных желтоватых зубов, обведенный кроваво-красным. Я до этого хотела дотронуться? Я вот это действительно поцеловала вчера? Впиваясь губами вот в этот разорванный рот и вцепившись пальцами в зеленые патлы, как в последнюю соломинку? Он мне что, еще и шпанскую мушку в леденце подсунул? Как будто ничего не существовало до этого поцелуя и все исчезнет после. До дрожи в коленках, до искр перед открытыми глазами, до последнего глотка воздуха… бля-а.
И сегодняшний стаканчик.
Меня снова передергивает. Очень хочется рвануть в ванную, засунуть два пальца в рот и час чистить зубы. Тысяча чертей.
Я видела его без грима, и, странно даже себе в этом признаваться, вид у него был... незащищенный. Убийца и псих, отвратительный клоун смерти. Усталый мальчик с разрезанным ртом. Как же меня легко заморочить. Чертова идиотка!
Вдруг замечаю, что дядя Карл перестал листать файлы и внимательно смотрит уже не на монитор, а на меня.
– И все-таки, что там произошло, Элисон?
Ненавижу, когда он меня так называет. Это еще хуже, чем ругаться.
– Я еще не готова об этом говорить, прости.
– Видишь ли, деточка, – черт, это еще хуже, чем Элисон, – тебе, судя по всему, придется сегодня говорить об этом. И много.
– Знаю. Дай мне подумать. Давай досмотрим и выберем, что отдать в газету.
– Ладно. Только когда будешь показывать это Алексу, – Алекс Чандор – редактор отдела криминальной хроники в «Трибьюн», – пожалуйста, не смотри на этого человека – так.
– Как – так?
– У тебя такой вид, словно ты хочешь не то покрошить его на мелкие кусочки, не то немедленно затащить в постель.
– Даже не произноси этого, меня сейчас стошнит.
– Деточка, у тебя проблемы. Кажется, он тебе… более чем интересен.
– Я же просила… – цежу сквозь зубы.
Дядя Карл отечески приобнял меня и чмокнул в макушку. Этого еще не хватало.
– У тебя точно проблемы.
Ты даже не представляешь себе, какие! Только что ты можешь сделать?
– Нет у меня никаких проблем. Мне нужно составить материал и забыть все, как страшный сон.
Он покачал головой.
– Неубедительно. Так в чем же дело?
Я еще немного помялась и рассказала ему все. Без купюр. Даже про то, что не испытывала ни капли жалости, когда все происходило, и про смайлик на стакане и все прочее. И все, что я сейчас думаю по этому поводу – тоже! Опустила только две подробности, чтобы не нервировать дядю Карла, а именно джокерову отраву и не состоявшийся личный апокалипсис.
Слушая меня, дядя Карл пролистывал картинки, увеличивал, разглядывал... только я видела, что ему плохо от того, что он слышит. Я тоже смотрела и думала, кой черт я не проглотила свои три пачки снотворного, когда собиралась это сделать. Не было бы у меня уже никаких проблем. И я бы не чувствовала себя такой виноватой, что треплю нервы дяде Карлу, меня бы это уже просто не беспокоило. Конечно, я могу это сделать в любой момент, но мое долбаное любопытство теперь не позволит. И я бы не сказала, что меня это радует. Потому что он совершенно точно описал то, что я чувствую. Только отвращение и злость сильно перевешивают. И отвращение к себе в том числе. Так перевешивают, что о второй части его предположения можно забыть, как о несущественной.
У нас договор. Меня потряхивало от запоздалого шока, и в то же время разбирало любопытство, что же это за… создание. Что ему вообще нужно. Откуда у него эти жуткие шрамы. Что он из себя представляет, откуда он такой взялся. Этого не смогли выяснить за целый год полиция и психиатры! Это был уже знакомый мне репортерский азарт ищейки, и… просто нормальный человеческий интерес. Нормальный? Вряд ли. В нем был привкус чего-то плотского, грязного и абсолютно нечеловеческого. Ядовитого. Он меня отравил. Я не могу забыть об этом. Я не могу перестать думать о нем. Я не знаю, что думать.
– Алиска! Ты опять мечтаешь. Соберись, наконец, и давай придумаем что-нибудь более правдоподобное.
Я промолчала.
– Ты собираешься следовать этому… договору?
– Думаешь, у меня есть выбор?
– Вряд ли.
– И ты даже не скажешь "какой ужас"? Не отругаешь меня за идиотизм, как обычно?
– Видишь ли, Алиска, это, на мой взгляд, не тот идиотизм, который можно изжить рациональной беседой. То, что это наидичайшая ситуация и смертельно опасно, думаю, и без слов понятно. Этот человек, возможно заинтересован в тебе как посланнике, герольде, как он выразился, или даже заинтересован тобой как женщиной, что вряд ли, или и то и другое. Он хочет использовать тебя для каких-то своих целей, и пока это так, мы имеем некоторую гарантию твоей безопасности, потому что, пожелай ты исчезнуть, даже программа защиты свидетелей тебе не поможет, ведь он до сих пор был очень убедителен в демонстрации своих возможностей. Он, несомненно, безумен, но он очень умен. И надо быть тобой, чтобы так мгновенно увязнуть в эмоциях. Пожалуйста, не спорь. И, пожалуйста, будь хоть немного осторожна. Зная тебя, я уверен, что ты зайдешь так далеко, как только сможешь, несмотря на то, что сейчас тебя, как ты выразилась, тошнит. И никакого совета кроме как беречь себя, – беречь себя… знал бы ты… – я тебе тоже дать не смогу, а в твоем случае это означает, в частности, не подставиться в беседе с Джеймсом, не ляпнуть лишнего, а именно, рассказать, как все произошло без этого мечтательного оттеночка. К тебе будут относиться, как к жертве. А ты не петушись, вспомни, что ты хрупкая женщина. Добавь нервозности.
– Я и так на нервах, но Гордон… черт возьми.
– А ты думала, кто будет тебя допрашивать? Он тебя знает давно и, конечно, из лучших побуждений будет говорить с тобой сам, хотя, в свете последних событий, он, должно быть, занят по горло.
Об этом я не подумала. Гордон довольно приятный человек и хорошо ко мне относится. Но он еще и хороший полицейский. Так что это его доброе отношение еще выйдет мне боком. Не знаю как, но выйдет.
– Спасибо, дядя Карл. Спасибо, что ты меня понимаешь...
– Это понять невозможно, я же не запутавшаяся девица, – запутавшаяся? Это слово уже начинает мне надоедать, – я могу только посмотреть со стороны, по возможности, непредвзято. Этот человек – ненормальный игрок, и пока что ты для него – всего лишь часть расклада, с которой он поступит так, как ему будет выгодно или покажется... красивым.
Нас прервал звонок в дверь.
– Вот и Алекс. Тебе лучше сделать вид, что ты плохо себя чувствуешь, и предоставить все мне.
– Хорошо.

@темы: Джокер, Bad romance, Fanfic

---

Bad romance ч.4

[myfairjoker]

Дурдом был местом, где даже Бэтмен не мог чувствовать себя в безопасности, тяжелый взгляд Джеремии Аркхэма измерял, взвешивал и оценивал человека в маске, и выводы его были явно неутешительны. При каждой из их немногих встреч он прямо заявлял, что ему место здесь, под его крылышком, но, следуя каким-то своим неясным мотивам, все же соглашался делиться информацией. Причем вне зависимости от отношения полиции и общества к темному рыцарю. Однако это не избавляло Брюса от холодка, ползущего по спине, вызванного легким приступом клаустрофобии. Находясь внутри, он не мог избавиться от ощущения, что рано или поздно эти двери могут закрыться и за ним. Поэтому, когда после короткого разговора, главврач передал ему папку с делом Джокера, он поспешил покинуть неприятное место и вздохнул полной грудью, лишь убравшись с острова, на котором высилось псевдоготическое здание клиники, окруженное более современными, но от этого не менее нервирующими пристройками. Наверняка папка содержала далеко не все, хитрый старый мозговед явно подготовил ее заранее, но давить на него самому или через Гордона было абсолютно бесполезно, он был царь и бог в этом маленьком закрытом мирке, где закон имел лишь номинальную силу.
Придется довольствоваться тем, что есть, в конце концов, когда возникнут конкретные вопросы, он всегда может переступить чрез себя и наведаться сюда еще раз.

***
Главврач и единоличный собственник дома скорби имени Элизабет Аркхэм не имел привычки рано ложиться. Темная фигура, бесшумно возникшая в кабинете далеко за полночь, заставила его слегка вздрогнуть, но ее появление не было большим сюрпризом. В конце концов, этот рыцарь в маске был достаточно предсказуем на определенных этапах, и сейчас Джеремия Аркхэм был уверен, что тот рано или поздно явится со своими вопросами. Нервировало только то, что кому-то удавалось так легко и незаметно преодолевать все преграды на пути к его святая святых и, более того, так же исчезать. Но до сих пор он тешил себя мыслью, что этот кто-то был единственным исключением. До сего дня.
Предмет их разговора был головной болью для всего персонала лечебницы. Начиная от врачей и кончая уборщиками и охраной. Сначала все было спокойно. Первые несколько часов, пока он находился под воздействием сильного успокоительного, которое ему вкололи еще по дороге сюда. Везти его в какой-либо полицейский участок больше никто не рискнул, отчего сомнительное удовольствие принимать у себя безумного клоуна целиком досталось ему, Аркхэму.
Кто с ним работал? Все с ним работали. И у всех сдали нервы. Пришлось вести его самому. Ноблесс оближ, он не мог проявить профессиональной слабости. Довольно скоро наблюдения привели его к выводу, что Джокер просто издевается, со знанием дела симулируя комплекс сразу из нескольких видов несовместимых друг с другом психических расстройств, отлично выбирая время и зрителей для своих истерических припадков, мрачного замыкания в себе и приступов агрессии.
Но большую часть времени он был приветлив и уравновешен. Охотно общался, невообразимо много говорил, так много, что вычленить из его болтовни хоть какое-то зерно истины было практически невозможно. Но со дня его появления в клинике нервное напряжение среди персонала взлетело до уровня, близкого к критическому. Здесь были психопаты самого разного разбора, и преступников среди них хватало. Но никто не вызывал такого… даже не страха. После работы с ним, рано или поздно, все начинали задумываться о здравости собственного рассудка.
Он неплохо притворялся, что на него действует гипноз, пока не догадались, что каждый раз он изображает то, что предположительно должен говорить и делать в этом состоянии кто-нибудь из присутствующих при сеансе. Когда его наконец раскусили, он был страшно доволен, словно это было игрой в ассоциации. Похоже, для него так и было.
Он живо интересовался семейными делами сотрудников клиники, здоровьем, успехами их детей, что вызывало совершенно иррациональное желание увезти всех родственников подальше, куда-нибудь в Коста-Рику или в Аргентину и спрятать в глухой деревне. В конце концов, он вряд ли мог дотянуться до кого-то из них, находясь под замком и не имея никаких контактов с внешним миром, но ощущение опасности от этого не исчезало, и эта нелогичность более чем нервировала.
Мило беседуя, он мог раздеть взглядом догола и словно оценить все твои недостатки, не слишком-то редкое умение, однако, это смущает и злит, если ты женщина, но если ты мужчина… это производит много более угнетающее впечатление. Кулаки сжимаются сами собой, и хочется то ли дать в морду, то ли пойти помыться. И даже когда ты прекрасно понимаешь, что это делается специально, чтобы вывести тебя из равновесия, равно остается смутное ощущение, что с тобой что-то не так. Это то, что рассказывали ему его сотрудники, зрелые, видавшие виды специалисты, едва ли не краснея, словно смущенные подростки, и морщась при одном воспоминании об этом.
В конце концов, он доводил до белого каления и получал по морде почти от каждого из тех, кто пытался с ним работать. Это было верхом непрофессионализма с стороны сотрудников, а Джокер каждый раз был доволен, как будто ему торт подарили. Джеремия едва не подумал, что это ему нравится, но нет, конечно, просто это означало, что ему удалось кого-то по-настоящему достать.
Помимо обычных препаратов, которые ему все время меняли и переназначали, в зависимости от очередной комбинации симптомов, которые он считал уместным выдать, так сказать, в эфир, на нем испытали несколько вариантов так называемой сыворотки правды, идеального рецепта которой до сих пор не изобрели. Но попробовать стоило. Наркотик действительно растормаживал его, но совсем не так, как ожидалось. Вместо того чтобы отвечать на вопросы, он игнорировал их и начинал читать стихи, начиная от Марлоу и заканчивая Оденом, на ходу вплетая в текст отсебятину. Вся эта демонстрация начитанности и отличной памяти не давала никаких зацепок, и, когда четвертая попытка увенчалась потоком непристойных лимериков, в которых он прошелся по всем, с кем успел познакомиться, эксперименты прекратили в виду их дальнейшей бесполезности. А лимерики до сих пор бродили по лечебнице и заставляли кое-кого прятать глаза.

Беседуя с плащеносцем, доктор Аркхэм придержал некоторую часть информации. Например то, что Джокер едва ли не с самого начала произвел на него впечатление абсолютно вменяемого человека, отдающего себе полный отчет в своих поступках и отлично знающего, когда надо якобы слететь с катушек, чтобы поддержать свое реноме. Он не мог понять его мотивов, если они вообще были, но в целом его выводы сводились к тому, что перед ним воплощение крайней степени социопатии, что не означает невменяемости. Но он не спешил делиться этим ни с кем, потому что признание его пациента вменяемым означало перевод из Аркхэма в тюрьму и суд, а он еще не закончил. Его профессиональный интерес перевешивал всякое желание поддержать правосудие. И то, что это закончилось побегом, отнюдь не изменило его намерений разобраться до конца с этой загадкой, несмотря на то, что тот в конце концов достал и его.

Он много раз навещал Джокера по ночам, сначала решив, что спросонья тот будет податливее, а затем, когда понял, что тот спит не больше его самого, и так его не сбить с толку, Джеремия предположил, что спокойная неофициальная беседа без записи поможет ему раскрыться, но и тут просчитался. Его затянули эти ночные разговоры, и иногда он спускался в блок особо опасных просто от скуки. Порою, он почти забывал, что перед ним убийца и террорист, которого он лично официально признал невменяемым, и начинал недоумевать, что этот человек вообще здесь делает. Но тот всякий раз напоминал, с кем они здесь имеют дело, выкидывая очередной фортель с пострадавшими из числа персонала клиники, убедительно симулируя очередной вид нервного расстройства, или, чаще всего, то и другое одновременно.

***
Его палата больше напоминала камеру, как и все те, в которых содержались опасные или просто непредсказуемые пациенты, поскольку стену, выходящую в коридор, заменяла решетка для удобства обзора и для того, чтобы камеры видеонаблюдения оставались в гарантированной недоступности для желающих залепить их жвачкой. Или чем похуже. Джокер лежал на койке с закрытыми глазами. Было непонятно, спит он или нет. Джеремия тихонько постучал ногтем по металлу. Джокер открыл один глаз и посмотрел, кто это решил побеспокоить его в неурочное время. Узнав главврача, он поднялся и ухмыльнулся.
– Не спится, доктор?
– Не спится, – кивнул он, – добрый вечер.
– До-обрый… Ночь на дворе, – он кивнул на забранное решеткой окно, – вон какая луна. Я уж думал, бэтсигнал починили, да мышь забыли нарисовать.
Джеремия поставил стул почти вплотную к решетке. Немногие решались подходить так близко после того, как пациенту особенно не понравился кто-то из санитаров, и он длинной и неожиданно сильной рукой сграбастал того за шею и разбил ему лицо о железные прутья, сломав челюсть.
Джокер тем временем охотно перебрался на привинченный к полу металлический табурет по ту сторону решетки, развалившись не нем так, будто это было огромное мягкое кресло.
– Какими судьба-ами?
Джеремия со временем привык к его утрированной манере говорить, она перестала раздражать его, когда он заметил, что из-за поврежденных лицевых мышц, при нормальном темпе Джокеру приходилось сильно напрягаться, чтобы его речь оставалась внятной.
– Я смотрю, вам тоже не спится. О чем вы думаете?
– Do catss eat batss? Едят ли кошшки летучих мышшек?
Ну да. В большинстве случаев их разговор начинался примерно так. Летучие мыши, усатые копы и прочая, прочая. Обычное вступление, не означающее ровным счетом ничего.
– Ох… мне кажется, летучих мышей мы уже обсудили вдоль и поперек. Давайте пока отложим их в сторону.
– С превеликим удовольствием, доктор. О чем бы вы хотели поговорить?
– А вы?
– А я первый спросил.
– Как настроение?
– Великолепно. Когда нечего сказать, говори о погоде. Скучно. А у вас?
– Неплохо.
– Неплохо еще не значит хорошо. Бледный вы какой-то, усталый. Вас что-то гнетет. И вы снова пришли ко мне среди ночи. Это уже похоже на дурную привычку, доктор, вы не находите?
– Не обольщайтесь, друг мой, это всего лишь моя работа.
– Только ли? Вы похоронили себя в этих стенах, ваше тело размякло от сидячей работы, вы даже не можете уйти домой, чтобы отвлечься от окружающих вас кошмаров, потому что ваш дом здесь, и вам некуда идти.
Доктор Аркхэм всегда предпочитал слушать. Дать выговориться пациенту и сделать свои выводы. И когда он понял, что напрямую он ничего не узнает о личности Джокера, их беседы стали более отвлеченными и даже доставляли ему удовольствие. Сначала он пытался управлять течением разговора, но это приводило лишь к тому, что тот делал вид, что просто перестает его слышать. И сейчас он, как всегда, позволил человеку за решеткой взять нить разговора в свои руки, хотя ему не слишком понравилось, что тот сразу решил перевести стрелки на него самого.
– Это мой выбор.
– Несомненно. Но был ли он у вас вообще? И, если был, не жалеете ли вы о нем?
– Никогда, если вам это интересно.
– Не давит ли на вас тот груз ответственности, что вы приняли на себя? Не хочется ли вам иногда все бросить и сбежать из этих мрачных стен, с этого острова, из города, в конце концов?
Что-то кольнуло его изнутри. Да, иногда хочется. Но его место здесь и нигде более.
– О. Джокер, вы меня почти удивляете. Вам знакомо чувство ответственности?
Секундная пауза вселила было в Джеремию надежду на хоть какую-то информативную реакцию, но последовало за ней обычное ерничество.
– Где-то слышал о нем, – осклабился Джокер, – описание мне не понравилось.
– Послушайте. Мы с вами неплохо узнали друг друга за то время, что вы здесь находитесь. Неужели вы верите, что эти ваши… дешевые трюки и мелкие уколы приведут к чему-то?
– С другими это удавалось, но, конечно, не с вами, доктор, помилуйте, я не собираюсь оскорблять ваш интеллект. Я всего лишь поддерживаю беседу. Разве я что-то не то сказал? Мне чертовски приятно ваше общество, но почему вы избрали меня своим любимым собеседником? Вы не первый раз приходите ко мне в ночи, подобные этой. Почему именно я? Отчего вы не выбрали, например, доктора Крейна, ведь вы с ним коллеги?
При упоминании бывшего ведущего специалиста, Джеремия слегка поморщился.
Уголки рта Джокера чуть дернулись, и он сощурился, склонив голову набок.
– Я как раз думал, вы так часто навещаете меня и так редко удостаиваете своим вниманием Крейна, он соскучился по вас, – хрипловатый голос, медленно произносящий слова, звучал тихо и будто бы с оттенком горечи, – почему вы так его избегаете? Должно быть, он напоминает вам о несчастии, случившемся с вашим дядей? Верно, доктор? Вы ведь чувствуете в себе эту грань, эту… дурную кровь? Или же трусливо списываете на профессиональный риск те мысли, что посещают вас по ночам? Дескать, когда слишком много общаешься с психами… – взгляд зеленых глаз был полон понимания и искреннего сочувствия. Этот человек просто копировал его профессиональную маску, – всё в этом мире повторяется, Джеремия Аркхэм. И все мы горим-м… в огне собственных желаний и страхов.
Как… доверительно. Это ты-то горишь? Да у тебя, похоже, не то что страхов, вообще собственных эмоций нет. Все заимствованные. Почтенный психиатр почти начал жалеть о том, что его дернуло прийти сюда сегодня.
Этот разговор окончательно перестал ему нравиться. Сегодня Джокер решил наконец пройтись по его собственным больным местам. И ему это сразу удалось. Главврач ощутил всю меру того, о чем говорили его подчиненные в отчетах о своей работе с трудным пациентом. Все же, когда просматриваешь записи, на которых предмет изучения препарирует того, кто должен бы сам быть активной стороной, это не производит такого впечатления. Потому что это не ты стоишь под обстрелом. Он с трудом подавил желание запротестовать, надеясь, что влезая в личное психологическое пространство оппонента, тот наконец хоть немного раскроется сам.
– Положим. Как насчет ваших желаний и страхов?
– Да вы все знаете, доктор. Я вот мышей боюсь, – он воровато огляделся по сторонам, – лету-учих.
Тьфу. Опять он за свое.
– Мы же решили, что мышей на сегодня оставим.
– Ну, вы сами спросили!
– Зачем вы это делаете?
– Что? – непонимающе заморгал Джокер.
– Вы просто издеваетесь надо всеми, кто попадается вам под руку. Вам еще не надоело? – устало спросил Аркхэм.
– У всех свое хобби, – развел руками Джокер, – к тому же я псих, мне вроде как полагается.
– Вы знаете, что безумны, и вам это… нравится. Действительно нравится. Почему?
– Ай-ай-ай, доктор, как мо-ожно? – Джокер округлил глаза, изображая крайнюю степень изумления, – я считал вас более тонким человеком. Говорить пациенту, что он безумен, по меньшей мере, не эти-ично!
Джеремия усмехнулся.
– У вас руки по локоть в крови, и вы говорите об этике?
– А у вас руки по локоть в чужих мозгах. И что же?
– Моя задача – помочь. Помочь тем, кто по-настоящему болен и обезопасить мир от таких как вы, — Аркхэм чувствовал, что начинает срываться.
Джокер наклонился вперед, едва не упираясь лбом в прутья решетки. Было неясно, ухмыляется он, или это слабый свет ночника так лег на его шрамы.
– Ой ли? Пока что вы занимаетесь тем, что охраняете меня от жестокого внешнего мира, где я скоропостижно попаду на электрический стул, – зашипел он, – вам стоит лишь поставить свою красивую размашистую подпись на паре жалких бумажек. Вы же давно поняли, что признание моей невменяемости было ошибкой. И это возвращает нас к вопросу, на что я вам сдался.
– Сомневаюсь, что вам бы хотелось, чтобы я поставил эту подпись.
Джокер зачастил, артикулируя с усилием, но не проглотив ни одного звука.
– Хотел бы, не хотел бы, дело десятое. Факт, вы этого не сделаете, раз не сделали до сих пор. Неужели я для вас такая интересная головоломка, что вы готовы тратить средства, нервы и драгоценное время, отведенное на сон, на мою скромную персону? Или вас замучило одиночество? Вам действительно не с кем поговорить? А может быть, вы просто… завидуете мне?
Джеремия чуть не поперхнулся, но выдавил из себя подобие снисходительного смешка.
– Завидую? Пожалуй, вашей молодости и здоровью. Но таких предметов зависти у меня полклиники.
– О нет. Придуриваться – это мое амплуа. Вам оно совсем не к лицу. Вы боитесь. До слабости в коленках, боитесь, что когда-нибудь ваш мозг даст сбой. А я смог отдаться своему безумию и при этом сохранить рассудок, как бы парадоксально это ни звучало. Я знаю, вы-то это давно поняли. И, глядя на Крейна, вы боитесь, что не справитесь, когда придет ваше время, тогда как я вселяю в вас некоторую надежду, хотя и совершенно нелогичную, ведь мое безумие и то, что ожидает вас, не имеют между собой ничего общего. Но вы просто ничего не можете с собой поделать, и это вас тоже пугает.
Джеремия медленно сосчитал про себя до десяти. Зеленые глаза напротив, секунду назад с безумным азартом пытавшиеся прожечь в нем дыру, с последним словом стали пустыми и холодными.
– Что же вы молчите, доктор? – слова снова зазвучали медленно и густо.
– Я наслаждаюсь вашей проницательностью, – со сладкой улыбкой ответил Джеремия, надеясь, что это прозвучало достаточно иронично, чтобы посеять в клоуне сомнение в своей правоте или, по крайней мере, не дать ему увидеть, насколько он смог его задеть.
– Выпишите меня, и покой вернется в вашу душу и в это чудесное место. В конце концов, разве это не благородное дело, признать за собой одну ошибку, пожертвовать своим любопытством, чтобы избавить мир от еще одного опасного террориста? Власти и народ будут вам благода-арны…
Джеремия тяжело поднялся со стула, показывая, что разговор окончен, фактически признавая свое поражение. Ему нечего было сказать. Джокер тоже встал, сама учтивость, вытянувшись во весь рост, сверху вниз глядя на главврача, который против обыкновения просто повернулся и пошел прочь, бросив вместо прощания:
– Вы чудовище, Джокер.
Человек за решеткой отвесил легкий поклон, обезображенное шрамами лицо растянулось в самодовольной улыбке, которая впервые дошла до глаз.
– Я знаю.
Доктор Аркхэм продолжил свой путь, стараясь не спешить, и твердо решив снять квартиру или домик где-нибудь вне острова Нероуз, чтобы иногда устраивать себе полноценные выходные.

***

Он сидел краю крыши, свесив ноги, и задумчиво курил.
Подсвеченный огнями города смог придавал небу нежно-инфернальный оттенок. Едва заметная на этом фоне далекая грозовая туча сулила освобождение от невыносимого пекла последних дней.
Ему давно не представлялось возможности побыть в одиночестве, в своем личном убежище на чердаке одного из немногих оставшихся жилых домов в деловой части Готэма. Прямо под самым носом у Гордона, а может быть, и у Бэтмена. Это очень даже вероятно. Уж почти год как он сюда не наведывался. Был очень занят, знаете ли. Приятно выбраться из этого клоповника, где тебя пытаются… изучить. И еще… вылечить. От самого себя что ли? Проще пулю в лоб. Или хотя бы… удержать. Какая суета.
Затянувшийся уикенд в Аркхэме заставил его попробовать кое-что новенькое, которое, разумеется, было не то чтобы хорошо забытым стареньким. Но до последнего претило ему. Эксперимент с той молоденькой психиатршей прошел на ура. Правда, пришлось попотеть, покуда она совсем не свихнулась от его душераздирающих историй пополам с томными взглядами, и не превратилась в безвольное влюбленное создание. Она о нем, видите ли, диссертацию писать собиралась. Докторскую. Харлин Куинзел ЭмДи, понимаете ли. Ну-ну.
В конце концов, она раздобыла ему латекс и отдала свою косметичку, она же привела к нему того студентика, надо отдать ей должное, она смогла усыпить охранников и протащить его в клинику и даже раздобыла ключи. Ну конечно-конечно, втихаря посмотреть, а может, еще и перекинуться парой слов с самим Джокером, мечта любого псих-олуха. Парень оказался действительно похож на него телосложением и цветом волос. Его самого остригли в один из первых дней, бессознательного, причем не иначе как со зла, что-то он не слышал, чтобы это было в порядке вещей. Конечно, он почел своим долгом прийти в бешенство по этому поводу, чем заработал очередную порцию транков и роскошный фонарь под глазом. Зато произведенное впечатление его полностью удовлетворило. Санитаров, которые решили таким образом пошутить, уволили на следующий день, а жаль. Так что его заново отросшая пепельная шевелюра ничем не отличалась от любой другой. Психологический юноша очень настороженно вошел в камеру, язык не поворачивается назвать это палатой, стараясь держаться от него подальше. Ну не мог же он заподозрить очаровательную доктора Куинзел в вероломстве. Никак не мог. Она моментально вколола ему обычную смесь, в которую по его просьбе добавила кое-что еще. Ему нужно было только мгновенно преодолеть расстояние в пару метров, чтобы помочь держать его и зажать рот на несколько секунд. Чертовски трудно было сымитировать свои собственные шрамы, глядя в зеркальце в пудренице. Он знал их наизусть, на вид и на ощупь, но воспроизвести их из того, что у него было, оказалось делом очень нелегким. Гораздо труднее, чем их скрыть. Но самым трудным было убедить дорогую Харлин не следовать за ним, а остаться и закончить ночное дежурство. Ну конечно, все будет в порядке, она может даже выпить снотворного, пусть потом гадают, как он смог подмешать его ей и охране. Ну конечно, он с ней скоро свяжется, и они будут вместе. Она еще стала вешаться ему на шею на прощанье. Бррр.
А вот за то, что она вытащила из подвалов его одежду — отдельное спасибо. Пахнет, правда, какой-то гадостью, он предпочел бы старый добрый нафталин, но что поделаешь?
Теперь, если любознательный студиозус умрет или станет овощем от той маленькой добавки, которая в сочетании с одной из составляющих того, что кололи ему самому, вызывает необратимые изменения в мозге, ее замучает совесть, и она во всем признается. И сидеть милой Харлин в камере или, если будет слишком откровенна, в палате родного Аркхэма.

Но все же, он слишком долго отдыхал. На душе было неуютно. Что-то в нем испортилось.
Собираясь всего лишь потрепаться, чего от него не могли ожидать, он сделал то, чего ожидать вполне могли, а потом еще и то, чего сам от себя не ожидал. Тьфу.
Это требует некоторого пересмотра. Пожалуй, подошло время очередного сеанса самокопания. Впрочем, то, что он называл «самокопанием», обычно не имело ничего общего с человеческой рефлексией, это он уже давно прошел, пережил, пережевал и выплюнул. Это был бы скорее очередной сеанс самолюбования, если бы…
Нет, в нем совершенно точно что-то испортилось. Все, что эта репортерша могла бы задеть в нормальном человеке, он выжег в себе еще в той, прошлой жизни. Постепенно и почти осознанно. Ему понадобился всего один день, чтобы обрубить концы. Тот день, десять лет назад. День, когда он стал по-настоящему свободен и даже не сразу понял это. Она напомнила ему… нет.
Надо было оставить ее там, повалялась бы, пришла в себя и, довольная собой и тем, что выжила, получила бы кучу денег за свои снимки и дифирамб за храбрость, и жила бы себе спокойно дальше, отбросив дурацкие мысли. Они у нее на лбу написаны. Нет, надо было вынести и вывезти ее со всей обвеской, собираясь изящно поглумиться и использовать ее как инструмент, что он всегда и делал, раскатал губу, и что теперь? А ничего.
Он наблюдал, как она приходила в себя, как дернулась рука к груди в поисках камеры, как та же рука с облезлым лаком потянулась было к нему, спохватилась... Это было так забавно, что он не мог не улыбнуться. Любой нормальный человек перепугался бы до смерти. А она ответила. Подумав, но искренне.
Но пастилку он ей все-таки предложил. Но ведь ни словом не соврал!
Он сидел и мысленно смаковал каждый момент этого общения, завязанного на испуге и искренности, неожиданном плотском влечении и... осторожности? предупредительности? Когда он в последний раз был осторожен и предупредителен? Он, Джокер, почувствовал нежность? Ха! Эмоции одолели? Забавно до дрожи.
Она сама поцеловала его, после того как он, кажется, оскорбил ее. Ей не были противны его шрамы, скорее наоборот. И это неожиданно… неприятно. Было бы лучше, сделай она вид, что не замечает их? Нет, она попыталась. Но так легко купилась на каплю эмоционального шантажа! Зачем? Вот это-то и странно. Ему действительно было интересно. Хмм. Позволить кому-то еще коснуться себя и при этом самому не испытать отвращения... этого не было очень давно. В ней есть какой-то надрыв, делающий ее такой знакомой и близкой. С одной стороны, он видит ее насквозь, с другой же…
Забавно, как его появление вызывает желание жить. Но тут, похоже, все несколько иначе. Впрочем, он сделал все, чтобы ничего подобного больше не повторилось, после его небольшой сегодняшней проделки им предстоит только деловое, хм, сотрудничество, от этого она не отвертится. Но больше по своей воле к нему не прикоснется. А маленький презент… ну, это от чистого сердца, выкинет – будет мучиться головной болью, уж он-то знает. Бэтс успел сделать все, что от него требовалось, молодец, хорошая мышка, он и не сомневался в нем, так что пора подумать о делах. Впрочем, это можно и отложить…
Туча уже закрыла собой все небо, и вдали зазвучал гром. Первые капли застучали по крышам и жестяным подоконникам. Чаще, чаще... И вот уже ливень стеной обрушился на раскаленный Готэм. Джокер откинул голову и рассмеялся – почти по-настоящему, почти счастливо, подставив изуродованное лицо теплым струям дождя.

@темы: Джокер, Bad romance, Fanfic

---

Bad romance ч.3

[myfairjoker]

Вообще-то сначала в его намерения входило под шумок провести небольшую философскую беседу с Брюсом Уэйном об общеизвестных печальных подробностях его юности, ай, какие возможности тот упустил, и как же ему хотелось ткнуть его носом в собственную дурость, ради одного только удовольствия посмотреть на выражение этой лощеной физиономии! Ну вот просто поговорить! Тому давно была причина. Но тот уже куда-то улизнул, поэтому он просто выместил свое разочарование на виновниках торжества. С небольшим вывертом, разумеется. Это не доставило удовольствия. Но – придется на этот раз быть предсказуемым. Эту сцену он собирался исполнить при других обстоятельствах, позже. Но каков облом! Надо отыграться, в конце концов, от перемены мест слагаемых сумма не меняется, да и момент как раз подходящий. А что это там за светлое пятно в листве? С непрерывно щелкающей фотокамерой. Неплохой наблюдательный пункт. Хммм, а это идея. Завести собственного карманного репортера, с его помощью можно провернуть несколько отличных… штук. Не совсем к месту пришел на ум Франсуа Вийон. Раз. Почему никто до сих пор не нашелся, что сказать, а? Что, кишка тонка? Скучно. Ах, нет, все же синеглазый верзила полез драться. Это почти облегчение. Два. Оо, эта мэрская туша. Вольт, слайд, пока-пока! Всё. Он достаточно веско напомнил о своем существовании. Ага, зашевелились! Продолжим? А впрочем, пора и честь знать. Но сначала надо стащить папарацци с дерева и поставить перед фактом. Тот, с перепугу, свалился наземь и превратился в полумертвую девицу, трогательно вцепившуюся в свою огромную железяку, несколько усложнив задачку. Но мысль получить ее в свое распоряжение так захватила его, что он просто вскинул на плечо бессознательное тело вместе с висевшей на шее камерой и унес, пока наскоро подобранная команда прикрывала отход. Почувствуй себя пещерным человеком! А еще он тут же придумал очередной способ посадить в лужу ночного зануду, который, разумеется, будет тут как тут, если он не поторопится. Неет, он не будет торопиться.
Он расстался с наемниками там же, бросил ее на заднее сиденье чьей-то вырви-глаз машины и погнал, куда глаза глядят, но минут через пять увидел одиноко стоящий польский костел, и решил, что это будет впечатляюще, прийти в себя под церковными сводами. То ли он измотался, то ли она потяжелела, но, ох… чего только не сделаешь ради красивого жеста!
Он оставил двери заманчиво приоткрытыми, а у входа сигнальным огнем торчал угнанный автомобиль, Бэтс не пропустит.
Аккуратно уложив ее на скамью, он немного походил вокруг, посмотрел картинки в ее фотоаппарате, удовлетворенно хмыкнул, плеснул в распаренное лицо прохладной воды из стоящей у входа чаши, рассудив, что громы и молнии не обрушатся на усталого путника. Скинув жаркое пальто, он чисто рефлекторно укрыл ее, а потом уселся рядом и стал ждать, разглядывая свою неожиданную добычу. Темные волосы стянуты в конский хвост, который непонятно где кончается, аккуратное лицо почти без косметики, пожалуй, ничего. На руках маникюр не первой свежести. А вокруг этой ссадины над бровью завтра будет синяк. Эй, есть кто живой?

***

Среди непрерывно звучащих в машине полицейских переговоров он уловил сообщение о похищенной Джокером репортерше, и так тщательно подавляемая весь последний год боль поднялась и выплеснулась, обратившись волной животной ярости. Флэшбэк. Рэйчел. Проклятье! Он в сердцах выжал газ, и чуть было не проехал мимо пустой церкви в двух-трех милях от места трагедии, но одиноко стоящий у входа ядовито-желтый ягуар с открытыми с одной стороны дверцами резанул глаз. Помедлив, чтобы чуть успокоиться, он бесшумно вернулся, выбрался из Акробата и заглянул в щель меж неплотно закрытых дверей. При слабом ночном освещении, знакомая до тошноты высокая сутуловатая фигура держала за плечи девушку, еле стоящую на ногах. Картина была очень… мирной и безобидной. Но с этим ничего не бывает безобидно. В любом случае, это шанс остановить ублюдка, пока больше никто не пострадал. Пока хаос снова, как чума, не расползся по городу. Крюк зацепился за балку, он прыгнул и в полете сгреб клоуна за ворот, отшвырнув на другую сторону прохода между рядами скамей. Ветхая ткань с треском разорвалась, и в одетой в перчатку руке остался здоровенный лоскут. Упав на спину и перекувырнувшись, Джокер мгновенно встал, приняв лениво-расслабленную позу, и брезгливо покосился на лохмотья, оставшиеся от рубашки.
– При-иве-ет, – звучно протянул он, а эхо усилило хорошо поставленный голос. Но Брюс уже схватил его, заломив руки за спину.
– Погулял и хватит, – рыкнул он, толчком усаживая его на скамью и защелкивая наручники на вытянутых назад по разные стороны спинки сидения руках и таким же образом фиксируя ноги. Убедившись, что тот не сможет быстро освободиться, он обратил свое внимание на упавшую в момент его появления девушку. Она лежала неподвижно, без сознания. Вальяжно развалившись, будто и не был прикован за руки и за ноги, Джокер наблюдал за тем, как он проверяет у нее пульс.
– Тебе стоит поторопиться.
Не обращая на него внимания, Брюс набрал номер Гордона.
– Я взял Джокера, с ним похищенная женщина без сознания, возможно, нужна медицинская помощь, – сухо сказал он и сообщил адрес. Ждать было недолго, вряд ли полиция уже покинула место предыдущего происшествия. Гордон был последним полицейским, доверявшим ему, и потому он должен был уйти вовремя.
– Кстати, о медицинской помощи.
Он вновь его проигнорировал.
– Ээй, Бэтс, она приняла яд.
– Врешь, – руки чесались вмазать по самодовольной роже.
– Нет. Помнишь, я человек слова. У тебя ровно двадцать пять минут на то, чтобы доставить ее в Готэм Дженерал и ввести антидот, прежде чем станет поздно.
Нарочитая четкость замедленной речи отчего-то раздражала неимоверно.
– Что ты ей дал?
Джокер покачал головой.
– Ни-ни-ни, так тебе все и скажи. Вторая экспериментальная лаборатория, препарат SАV-34, не забудь. Валя-aй.
Он не сомневался, что, стоит ему отвернуться, его пленнику не составит труда освободиться до приезда полиции. С другой стороны, возможно, он говорил правду, а это значило, что ему надо действительно спешить, никакая «скорая» не успеет приехать и доставить ее в Дженерал во время. И еще выяснить, что за дрянь такую она приняла.
– Ээй, протормозишь, и на твоей совести будет еще одна потерянная жизнь, слышишь? Путь-то неблизкий.
Он не выдержал, и все-таки вмазал.
– Будь ты проклят!
Джокер на мгновенье зажмурился, помотал головой и картинно передернул плечами.
– Уух, какой ты нервный, – осклабился, – вали уже. Я в тебя верю, дорогуша.
Скрепя сердце, Брюс подобрал девушку с полу, удивленно отметив, что пальто, слетевшее с ее плеч при падении, и валяющееся там же, принадлежит Джокеру. Он чувствовал, что на вопросы нет времени, а значит, верил его словам. Нет, не верил, но мысль, что сказанное клоуном все-таки может быть правдой, и он окажется в ответе еще за одну смерть, которую мог бы предотвратить, вызывала в нем ужас. Стиснув зубы от гнева, он понес ее к выходу.
– Промедление смерти подобно, – пропел вдогонку Джокер.

***
С долей тревоги проводив взглядом рогатую фигуру, он попытался вывернуться из наручников, но не тут-то было. Железные браслеты охватывали тонкие запястья, врезаясь в плоть едва ли не до кости, и не оставляли возможности сместить большой палец и протащить кисть. Похолодев, он стал искать альтернативу. У него оставались считанные минуты, а может быть, и секунды. Темный рыцарь не обыскал его, но добраться хотя бы до одного из карманов, в которых можно было найти что-то подходящее для того, чтобы открыть замок, будучи прикованным к спинке сиденья с заведенными назад руками, он тоже не мог. Браслеты на ногах были зажаты не так плотно, но цепочка была протянута за ножкой скамьи. Он уперся головой в спинку переднего ряда и нажал изо всех сил, рискуя повредить себе шею. Старое рассохшееся дерево хрустнуло, подалось, и он с грохотом завалился назад. Немного побрыкавшись, он смог отцепить скованные ноги от разломанной опоры и, согнувшись в три погибели, протащил свое длинное тело назад так, чтобы руки оказались спереди. Теперь он мог добраться до кольца, крепившего карабин к цепочке на штанах. Пружинистая стальная проволока несколько раз впилась в пальцы, прежде чем он смог разогнуть ее и, уже в паническом темпе, освободиться от оков. Этой ночью он собирался сделать еще пару концов по городу. По очень личному делу.

***

Так… похоже, я опять вырубилась. Что-то я сегодня на редкость кисейная барышня. Где я на этот раз? Больница? Здрасте, приехали. Что со мной опять стряслось? Сажусь на кушетке. Судя по тому, что я не в палате, а в приемной «скорой», все не так плохо. Нет, все отвратительно. И камеры при мне нет. Где??? Пытаюсь встать, и мне это удается. И даже не очень шатает. Справа парень с распухшей рукой и гламурная мамаша с ноющей дочкой, слева тетка, у которой явно жар. Надо валить отсюда, пока не подцепила от нее какую-нибудь заразу. На часах полтретьего ночи. Где, бля, моя камера? Иду к стойке регистрации, злая, как ведьма, и с ходу задаю животрепещущий вопрос. Медсестра за стойкой вылупила на меня глаза.
– В-вы хорошо себя чувствуете?
– Прекрасно, и буду чувствовать себя еще лучше, если мне вернут мою технику! – рычу я в ответ, изо всех сил удерживаясь от того, чтобы шарахнуть кулаком по столу.
– Успокойтесь, мисс… – она вопросительно приподняла брови.
Я что, еще представиться должна?
– Во-первых, миз, а во-вторых, вас это не касается.
Она устало вздохнула, осознав, что со мной будут проблемы, и предложила поговорить с дежурным врачом, на что я неохотно согласилась.
Предложение сесть я отвергла, нервы не позволяли оставаться на месте. Боже-боже, во что я вляпалась? Пошатываясь, я бродила по приемной, взад-вперед и кругами, пока, наконец, не пришел доктор и не усадил меня в приказном порядке. Он таки вытянул из меня мое имя, и сестра пошла заполнять бумаги. Но то, что он мне сообщил после заданных стандартных вопросов о моем самочувствии, повергло меня в состояние полного сюра.
– Вам стоит остаться здесь хотя бы на день, нужны анализы и обследование, мы все еще не знаем, чем вас отравили.
– Что-о?
— Вас доставил сюда… – он замялся, – Бэтмен. Сообщил, что вас похитил и отравил Джокер и название препарата, который вам следовало ввести. Если бы не это, вас, скорее всего, не спасли бы.
Похитил. Ну да, пожалуй, что и так. Хотя все время, проведенное с ним, я как-то не чувствовала себя похищенной. Мы так мило пообщались. Но он меня таки отравил? Ублюдок. А я идиотка, кто бы в этом сомневался. Но я жива и отлично себя чувствую, только вот шатает немного. И чертовски обидно, что я пропустила все самое интересное, никогда не видела живого Бэтмена, а вот-с, он меня, оказывается, спас. Прелесть какая. Хочу домой. На мой вопрос, куда дели мои причиндалы, доктор и сестра в один голос ответили, что при мне не было ничего похожего на фотоаппарат. Поздравляю, все насмарку. Я поднялась, собираясь уходить. Мне снова начали толковать про обследование и анализы, на что я весьма невежливо объяснила, куда они могут засунуть себе эти анализы вместе с обследованием. Подписав пяток бумажек и отказ от лечения, я вызвала такси и через десять минут уже развалилась на заднем сидении видавшего лучшие времена бьюика, стараясь от усталости не вырубиться в третий раз за сутки.
Ну каков гад, а? А чего я должна была ожидать, спрашивается? Он просто загипнотизировал меня своими безумными зелеными глазами, сукин сын. Только вот… стоп, неувязочка. Он ждал появления Бэтмена. Что же там происходило, пока я была в очередном обмороке? Надеюсь, его арестовали. Но тогда… ох, я знаю, что тогда. Я лишилась камеры, в которой так и не поменяла карту. Черт с ним, с железом, оно заменимо, но информация! Будь я проклята, хотя бы отснятый материал мог остаться при мне. Я снова не у дел. Какая тоска…

@настроение: deal our jacks or better... or worse

@темы: Джокер, Bad romance, Fanfic

---

Bad romance ч.2

[myfairjoker]

Ни Брюс, ни Альфред не могли контролировать систему прослушивания полицейских переговоров круглосуточно, так что программа распознавания голоса реагировала на ключевые слова включением динамиков в том помещении пентхауса, в котором находился один их них, либо поток автоматически перенаправлялся в наушник, встроенный в шлем, и «имя» Джокера оставалось в списке приоритетных. Так Альфред узнал о побеге. Так же и Брюс, вернувшись в пентхаус немного подумать, узнал об ограблении ювелирной выставки, где были замечены несколько человек в клоунских масках. Темнеющее небо приглашало поучаствовать в охоте. Грабители оказались кучкой дилетантов, которым просто пришла шальная мысль, что, если они своим видом напомнят о прошлогоднем ужасе, то им будет гораздо проще. Было вполне очевидно, кто им ее подкинул. Тем более, что сообщение о появлении настоящего Джокера на покинутой Брюсом свадьбе дошло до него как раз в тот момент, когда шпану, замахнувшуюся на серьезное дело, уже повязали. В ярости от того, что потерял лишнее время на явно отвлекающий маневр, он отправился туда, где мог бы быть во время… Он знал, что ему там уже нечего делать, но не мог противиться желанию взглянуть собственными глазами на место, где он мог бы быть в тот момент и – не был. И ничего не смог сделать.
Опрос свидетелей был делом полиции, так что он принялся неспеша объезжать окрестности без определенной цели.

***
– …эй, есть кто живой?
Мне показалось?
Черт, голова сейчас взорвется... Если я пошевелюсь, она разлетится на тысячу маленьких осколочков. Во рту – котята нагадили. Лежать неудобно. Жестко. И холодно. Хотя чем-то я укрыта.
Я в морге? Я умерла, да? Меня убили, или это я сама убилась, упав с дерева?
Что с камерой???
Разуй глаза и посмотри.
Ох... Пока меня не было, мне было гораздо, гораздо лучше.
Где это я? Похоже на церковь… точно, а я лежу на лавке. Как я тут очутилась? Я все-таки свалилась с дерева? Содрогаюсь от смеси малоприятных воспоминаний – может, приснилось? Ну пожалуйста!
И натягиваю повыше... Фиолетовое пальто?!! Упс...
Осматриваюсь из-под ресниц.
На полу рядом сидит он. Острые колени в грязных брюках, рукава рубашки с идиотским рисунком подвернуты, ворот и жилет расстегнуты, грим почти смыт. Наверное, плеснул водой в лицо. Шрамы несимметричны и страшны. Глаза красные. Сколько ж ты не спал, мужик? Смотрит. С любопытством. Открываю глаза до конца, все равно он уже заметил, что я очухалась. Что-то изменилось. Хм. Исчезли те гадкие подергивания, от которых подташнивало, пока он устраивал свое… шоу. Подавляю желание дотронуться до его искалеченной щеки. Что это меня дернуло? От любопытства кошка сдохла. А вообще, мне сейчас так хреново, что все равно – просто хочется уткнуться в кого-то живого, будь это хоть японский император, хоть Мерилин Мэнсон, и тихонько повыть. А-атставить нытье. Вздохнуть тихонько и уютно. Пожалуй, это будет правильно. И сладко потянуться. Как будто для меня обычное дело просыпаться в полутьме церковного нефа под внимательным взглядом убийцы-психопата, который только что оставил Готэм без головы. И без одной никому не мешавшей толстой задницы. И, думаю, некоторое количество охраны там тоже полегло. Прелестно. А что я – здесь – делаю? Он молча протягивает мне мятный леденец. Очаровательно. Девочка, хочешь карамельку? Я несколько обалдеваю от такой неожиданной заботы. Отравит? Вряд ли стоило таких усилий. Наверное, вид у меня сейчас на редкость комичный, потому что его изуродованный рот искривляется в том, что, видимо, должно обозначать ухмылку. Ладно. Улыбаюсь в ответ. Без усилия. Беру конфету. Крупные длиннопалые руки, в пятнах от пороха и реактивов, не холеные и не праздные, и, пожалуй, красивые. И – голос.
– Так лучше?
– Угу. Где я?
– Неважно.
– Так ты меня не убьешь? – на редкость умный вопрос. И прозвучало как-то подозрительно разочарованно. Но надо же как-то поддержать беседу. Н-да...
Покачал головой и завел глаза.
– Зачем бы?
– Ну...
– ...а чего еще от меня ждать? Да? – на этот раз – точно улыбка. Как ему это удается? У него же все мышцы должны быть перерезаны. Если доживу, спрошу у какого-нибудь пластического хирурга.
– Угу, – энергично киваю, лёжа, и делаю «милую рожицу». Голова мстит немедленно. Не кантовать, однако.
– На редкость содержательная беседа, – облизнул уголки рта, щелкнул языком. Мм... Неприятная привычка.
– Извини уж, я немного не в своей тарелке, прямо таки в некотором шоке, если честно.
Сажусь, кутаясь в одолженный предмет гардероба. На манжете что-то влажное – кровь? В полутьме не разобрать. Да и какая разница? Нет, оно липкое, точно кровь. Бррр. Ну и ладно. В голове снова раздается череда мелких взрывов. Должно быть, здорово приложилась.
– Извиняю, – милостиво кивнул он, помогая мне сесть.
Сижу. Думаю, что бы еще сказать.
– Что касается твоего риторического вопроса, убивать тебя было бы расточительно. Такой экземпляр.
– Сам ты... экземпляр.
До сих пор я считала "громовой хохот" фигурой речи, но акустика в церквах и впрямь хороша. Отсмеявшись, мой новый знакомый смахнул воображаемую слезу своим длиннющим пальцем.
– А ты мне нравишься!
Хм. Нарываюсь – определенно. Нравлюсь? Ну что ж, это может меня сберечь. А может, и нет.
– Очень польщена.
– Так вот, к делу. Я просмотрел твои картинки, и у меня есть к тебе предложение.
– От которого я не смогу отказаться? – да что же это такое, мне что, всегда надо покривляться на краю гибели?
– Не захочешь.
– О.
– Будешь моим… герольдом.
– Хм. Слово пиар-менеждер уже устарело?
– Отдает офисом. Мне больше нравится это, – опять облизнул губы, – скажем, ты… оказываешься в некоем месте, снимаешь происходящее, потом выдаешь в газету или куда там. С моими комментариями. Кое-какой материал придерживаешь до моего сигнала, – говорит медленно, старательно артикулируя, – выбираешься сама. Как ты там оказалась, понятно, объясняешь тоже сама, так, как тебе удобно. Хочешь – так и скажи, что у нас с тобой договор.
– Зачем тебе это?
– Есть одна идейка. И мне так будет интереснее.
– Что, просто так убивать людей скучно? – я постаралась, чтобы это прозвучало обвиняюще, но он будто не заметил.
– Просто так? Значит, так это выглядит? Просто так скучно всё.
– Ну… не то чтобы просто так, но все-таки… А зачем тебе мое согласие? Почему просто не привязать меня к стулу, как того ведущего, как бишь его? – господи, что я несу? Он же псих. Да и я, похоже, не лучше. Балда.
Пристальный взгляд. Словно ждет, что я еще брякну.
– Привязанной к стулу тебе будет неудобно работать. К тому же, я люблю разнообразие.
– Да? Ты, можно сказать, только что повторился, я имею в виду это эффектное появление.
Довольно хмыкнул, будто я сделала ценное замечание. Помолчал. Скорчил рожу. Хотя нет… ему как будто нужно все время что-то проверять в своих изрезанных щеках. Неужели действительно… насквозь? Удивительно подвижное лицо, учитывая подробности. И, наверное, он был хорош собой, пока не…
– Мне пооправдываться?
Я тем временем не без труда вытащила смятую пачку сигарет из заднего кармана загубленных брюк, и с наслаждением закурила. Надо было сделать это раньше. Место, мягко говоря, не слишком подходящее, но мне сейчас не до того.
– О, не стоит труда.
– И… что ты думаешь?
Я действительно не могу отказаться от такого предложения. Никогда не собиралась работать в режиме стрингера, но раз на меня обрушилась такая возможность, надо пользоваться. Чего мне терять? Уже нечего… вчера точно было нечего. А сейчас… мне чертовски интересно.
Кажется, у меня загорелись глаза. Понабивать себе цену? Не стоит, не тот случай. Да и, вообще-то, выбора у меня нет.
– Гарантии безопасности?
– Никаких. Почти.
– О, разумеется.
– Чего тебе терять?
Я что, настолько для него прозрачна?
– Хмм… – смотрю на него внимательно, что он еще во мне интересного успел углядеть? – Ну, только ради тебя, – продолжаю я ёрничать.
А ведь и вправду, ради… чего-чего?
– Как мило. По рукам?
Мы очень официально пожали друг другу руки. Подозреваю, что у меня при этом была такая же стёбная рожа, как и у него. Боже, во что я ввязываюсь? Вообще-то мне полагалось его бояться, я и боялась, но как-то вяленько. Он вызывал во мне любопытство, и... его теплое рукопожатие внушало совершенно нелогичную уверенность. В чем? Было над чем подумать. Возможно, в том, что мысли об осуществлении вышеупомянутого апокалипсиса в ближайшее время не будут меня мучить, потому что вот он рядом, собственной персоной.
– Я так понимаю, моя камера уцелела?
– Лежит на кафедре.
– О-очень символично.
– Ехидничаешь?
– Это нервное, как видишь.
– Вижу. Это хорошо.
– Что нервное?
– Что ехидничаешь. Значит, я не ошибся.
– В чем?
– В том, что вижу.
Садится рядом со мной.
– Ты позволишь?
– А у меня есть выбор?
– Нет, и все же?
– Располагайтесь, сэр.
– Хорошо. Так вот, еще я вижу профессионала. Хорошего профессионала, который вцепился в возможность оказаться круче, чем уже есть, зная, чего это может стоить. Кроме того, мало кто на твоем месте сейчас вот так спокойно сидел бы и ехидничал. А еще я вижу красивую женщину. Немножко потрепанную, правда, но мне дамы не каждый день сыплются с деревьев на голову, — он, словно извиняясь, развел руками.
Вот зараза!
– И ради этого надо было меня сюда тащить? Тут, конечно, красиво, но как-то неожиданно.
Он пожал плечами и опять ухмыльнулся.
– Позволь уж мне решать, надо или не надо.
– Be my guest.
– Благодарю.
– И кто мне поверит, что я вот так сидела на лавочке едва ли не в обнимку с самим Джокером, а он тем временем писал любовные записки гражданам Готэма? И, кстати, где твой естественный враг?
Кажется, меня опять несет. Так нельзя, все-таки это не простой собеседник. Но он реагирует абсолютно ровно на все мои нервические штучки. Странно даже.
– Занят. Но, думаю, он скоро к нам присоединится, – он довольно оскалился. – Поверят, не беспокойся. Никуда не денутся.
Присоединится? Ой. Такая возможность мне в голову не приходила. Мне кажется, свою долю потрясений я на сегодня получила. И вряд ли мне нужна помощь. И даже шанс заснять возможное побоище меня уже не вдохновляет. Нет, спасибо, меня никак не тянет на подвиги. Я против, извините, очень устала. Я хочу домой.
Он помолчал. Отчего-то, даже когда он сидел неподвижно, от него исходила такая энергия, будто он готов в любой момент взлететь. Но он явно тянул время. Ну что ж…
– Сменим тему.
– О’кей.
Еще пауза. Внимательно смотрит мне в глаза.
– Ты ведь на самом деле не боишься меня.
– Почему ты так думаешь?
– Я это знаю, поверь.
– А вот и неправда, мне страшно до чертиков.
– Ты боишься не меня. Ты и смерти не сильно боишься, хотя это довольно глупо.
– И чего же я, по-твоему, боюсь?
– Запутаться.
– Хм. В чем?
– Поймешь, когда запутаешься. Давай так, я спрашиваю – ты отвечаешь.
Боже, почему он так в меня вцепился, что я такого могу ему сообщить? Он меня с кем-то перепутал? И как только это обнаружит – свернет шею, как Хэдер? Не похоже. Развлекается, да? Ну ладно.
– Хорошо, начинай.
– Мне нужны абсолютно честные ответы. Я узнаю, если это будет не так.
Да что он хочет?
– Твоя первая мысль?
А, понятно. Вздыхаю с облегчением. Психологические игры – это я не против. И скрывать мне, в сущности, нечего.
– Я умерла.
– Как видишь – нет.
– Не уверена.
– Твоя вторая мысль?
– Где моя камера?
– Браво! Я же говорил, ты профи.
Я закатила глаза.
– Ну… да, сначала своя тушка, потом тушка камеры…
– Третья?
– Мне все приснилось.
– О нет.
– А жаль. Настоящая смерть – это... некрасиво.
– Никто еще при мне не оценивал смерть в таком ключе. Зато это бывает забавно. И полезно. Иногда.
Я помолчала, передо мной снова пронеслись отвратительные картинки.
– Зачем ты это делаешь?
Он только скривился.
– Пожалуй… моим призванием всегда были мелкие пакости и большие глупости.
– Ты это называешь мелкими пакостями?
– Конечно. В масштабах вселенной.
Пауза.
– Продолжим. Следующая мысль?
Ой.
– Ну?
– ...
– Я жду.
– Не могу.
Не могу я тебе сказать то, что и мыслью-то не было. Непроизвольным движением, вовремя перехваченным рассудком.
– Пра-авда? – он вскинул брови.
– Правда, не могу.
Как я тебе скажу об этом? Я просто боюсь. Я не знаю, что это было – борьба любопытства и отвращения, или... ой… интерес иного рода?! Чудовище, держащее в страхе город, оказалось едва старше тридцати, тощим длинным парнем с красными от недосыпа глазами и теплыми руками. Руками, которые на моих глазах одну шею свернули и две перерезали, но я теперь даже не уверена, важно ли это. Вот что значит длительное воздержание. Чертовы гормоны.
– А я-то думал... – презрительная мина. Встает, поворачивается, демонстрируя сутуловатую спину.
– Подожди.
– Я уже подождал. Прощай. Тебя никто здесь не держит. Считай, что тебе все приснилось. Камеру не забудь. Очень символично. – Обернулся тоскливо, и, сгорбившись еще больше, двинулся к выходу. Черт. Черт! Черт!!!
Что бы на моем месте сделал нормальный среднестатистический человек? Правильно – возблагодарил бы небеса за счастливое избавление и отныне праздновал бы свой день рождения два раза в год.
Проблема всей моей жизни в том, что с этим самым нормальным среднестатистическим человеком мне всегда оказывается не по пути.
Я не могу рационально объяснить свои действия. Разве что глубоким шоком, сотрясением мозга и недобитой склонностью к суициду. С шипением и чертыханьем я вскочила с этой идиотской лавки, заорала "Стой!" и попыталась догнать "человека, вселяющего ужас в души порядочных граждан", отчего у меня опять закружилась голова и после пяти шагов пришлось снова плюхнуться на очередную деревяшку для набития синяков на заднице – хорошая католическая традиция сидеть во время службы, только подушку бы.
– Я боялась тебя обидеть!
«Ну и дура» – сказал мой внутренний голос.
Тот, кто называл себя Джокером, остановился и на секунду замер – видимо, мне удалось его удивить. Ага, себя тоже. Опять. Непредсказуемое дитя. Я успела проклясть все на свете и во-первых свой врожденный идиотизм. "Непредсказуемое дитя", это у дяди Карла такой эвфемизм слову "имбецилка" по отношению ко мне.
Знаменитое гаденькое хихиканье – идет в мою сторону. Показалось, что его макабрический грим сам собою проступил на лице. Да ты не играешь в Смеющуюся Смерть, ты она и есть. Кто бы ты ни был, ты настоящий. Чудовищная игра светотени.
Останавливается передо мной, смотрит, прищурившись.
– Либо я ошибся дважды, либо ни разу.
Встаю, опираясь на его руку. Не люблю смотреть снизу вверх. Ждет. Глаза цвета абсента, готовые к разочарованию.
– Увидев тебя прямо перед своим носом, я... – что же это такое, язык не поворачивается!
– Хм. Испугалась? Это нормально, меня все боятся, – дернулся, снова собираясь уйти.
– Нет, не перебивай! – я аж ногой топнула. Господи, почему это так важно, и почему меня так трясет? – Увидев тебя... без грима... я ... хотела ... дотронуться-до-твоих-шрамов! – выпалила я, – вот, – зажмурилась, отступила на шаг и развернулась спиной.
Вот и всё. Это не больно. Это не больно. Ты что творишь, идиотка! Ты что только что сделала? Это убийца, урод, псих, тебе нужно только уйти отсюда. И камеру не забыть. Спасти свою шкурку, а потом получить бешеные деньги за фоторепортаж с места преступления в процессе. И эксклюзиффчик, ага.
Доктор, я умру? – А как же!
Руки на моих плечах. Сейчас и мне шею свернет, и пусть меня наградят премией Дарвина! Дважды!
– Хмм. Вложить, так сказать, персты? А сейчас? Разум победил, я полагаю?
Мне вдруг стало стыдно. Глупо, по-детски стыдно, только непонятно за что. Чушь какая!
Разворачиваюсь. Глаза. Живые, любопытные. В морщинках вокруг глаз – остатки темного грима. Губы. Ужас. Томительный ужас. Чертовы гормоны. Меня все еще шатает, поэтому он поддерживает меня. И на мне все еще его задрызганное пальто.
– А тебе не пришло в голову, что ты можешь мне… доверять?
– Ну, во-первых, моя голова не слишком готова к тому, чтобы в нее что-то пришло. Во-вторых, надо совсем свихнуться, чтобы доверять тебе. А в-третьих – какая тебе польза от моего доверия?
– Никакой. Я вообще не уверен, что тебя не надо было пристрелить.
– Почему ты этого не сделал?
– Душевный порыв, – ухмылка. – А сейчас – хочешь?
– Чтобы ты меня пристрелил? Еще утром я была бы не против. А теперь – давай отложим.
– Вот как? Вообще-то, я имел в виду, не пропало ли это твое желание? – он сощурился. – Дотронуться?
Его руки все еще на моих плечах, и я не хочу, чтобы он их убирал. Внутри следы животного страха сговорились с остатками рассудка и чувства самосохранения и борются с тотальным наплевательством, проклятым любопытством, недавним желанием умереть и просто – желанием.
Да! А ты знаешь, чем это может закончиться?
– Да... то есть, нет. Можно?
Еле заметный кивок.
Я поднимаю руку, провожу кончиками пальцев по острой скуле, потом вниз. Шрамы. Настоящие, не фальшивые, как я подумала в какой-то момент. Резаные, шитые, воспалившиеся, выболевшие. Жуткие. Очень старые. Нарушающие мимику, затрудняющие дикцию, заставляющие поминутно нервно и противно облизываться. Кто же с тобой это сделал? С каким-то неведомым наслаждением разглядываю это уродство. Дотрагиваюсь, провожу пальцами. Грубое месиво из провалов и келоидной ткани. Для меня сейчас вообще больше ничего не существует. Только это невозможное… существо, его измученные глаза, искалеченное лицо. Наверное, я действительно сильно стукнулась головой, потому что вдруг я обнаруживаю себя стоящей на цыпочках, вцепившись пальцами в зеленые волосы и впившись в разрезанные губы.
Я помню грохот, мелькнувшую темную тень, отбрасывающую его от меня, а потом все вокруг опять почернело.

@темы: Джокер, Bad romance, Fanfic

---

[taniel42]

дальше

@темы: косплей, Харли, Игры

---

Bad romance - ч.1

[myfairjoker]

Эээ... а я опять вопрусь. Да еще и с макси. Оно давно и весьма в процессе.
Только вот одна засада: я никогда не читала дамских романов, но крайне опасаюсь, что это оно и есть.

Название: Bad romance
Персонажи: Джокер/Элисон/Бэтмен, ну и вся королевская рать.
Рейтинг: R
Предупреждения: Нецензурная лексика, "Мэри Сью", Гет, Психология, Насилие
Размер: Макси
Описание: Джокер сбегает из Аркхэма (разумеется, кэп!) и вроде бы готовит очередной большой бумс, попутно повстречав/подобрав съехавшую с катушек репортершу на грани суицида. Действие происходит спустя год после событий "Темного Рыцаря", нолановская, да и дисишная вселенная слегка покорёжена. Трёпа и флэшбэков больше, чем экшена. Повествование в основном ведётся от первого лица.
Посвящение: Женщинам, измученным нарзаном слэшем.
Дисклеймер: Бэтмен принадлежит Бобу Кейну, все персонажи DC comics принадлежат DC comics, кайн гешефт. У кого что украла, всем спасибо. А что моё, то моё.

Let me fall out the window
With confetti in my hair
Deal out jacks or better
On a blanket by the stairs
I'll tell you all my secrets
But I lie about my past
So send me off to bed forever more.
(Tom Waits)

Привет, позвольте представиться, меня зовут Элисон Форд (нет, к тем Фордам я никакого отношения не имею), и я ненавижу свое имя. Если честно, я и себя самое ненавижу. Скажете, депрессия затянулась? А я вам скажу, что психология – не наука, так что не надо, ладно?

***
На этой свадьбе я оказалась почти против воли. Меня тут не должно было быть. Меня уже вообще нигде не должно было быть. Поддалась на уговоры. Дядя Карл заболел, и я просто не могла его подвести – договор на фотосъемку подписан, хуже того, личная просьба мэра, надо, чтобы работа была сделана, как это ни противно. В конце концов, репутация дяди Карла стоит того, чтобы за нее немного пострадать, а я ему обязана очень многим. Хотя о какой, к черту, репутации, может идти речь в связи со съемкой свадьбы? Но нашему мэру чертову Трауту уперлось, чтобы в один из тошнотворных глянцевых журналов пошли фотографии, сделанные именно Карлом Дрезденом. Извините, все равно не выйдет, обстоятельства сильнее нас. Получите взамен меня, вечную ученицу, которой некуда деваться.
А потому, дамы и господа, мой персональный апокалипсис откладывается на неопределенное время.
Пара литров кофе.
Пригоршня аспирина.
Сигарету в зубы.
Поехали.

Подъехав к загородному дому мэра, я столкнулась с теми же проблемами, которые, сколько себя помню, преследуют меня при покупке спиртного. Я так и не научилась воспринимать с юмором то, что в двадцать семь лет мне приходится предъявлять документы, чтобы подтвердить свое совершеннолетие.
Сначала охрана меня не пустила. Пришлось вывалить все бумаги на все случаи жизни, включая контракт дяди Карла и доверенность по контракту, бррр, бюрократия. Они пытались даже придраться к моей одежде не по протоколу! Скажите-ка, милстсидари мои, а как вы представляете себе фотографа в платье-на-шпильках, лезущего на дерево в поисках наилучшей точки съемки? Оценили ситуёвину? Вот в таком разрезе. Да, когда я работаю, я одеваюсь удобно. Прилично, даже стильно, но, главное – удобно! Чем вас не устраивает льняной кремовый костюм и белые джазовки? Да, я совершеннолетняя, мне скоро четвертый десяток пойдет, вы мой айди в руках держите, там всё написано!!! Всё? Допрос окончен, я могу осмотреться, с чем мне тут работать придется, или мне платят чертову уйму денег за картинки из-за забора? Да, такая вредная девочка с Большой Белой Трубой и еще парой воот таких объективов.
Ну ладно, пространство организовано неплохо. У Траутов гениальный садовник, и тот небольшой парк, что окружает особняк, просто невозможно быстро испортить. И даже временные свадебные декорации не настолько безвкусны, чтобы меня стошнило – удивительно. Павильон отгрохали – с полтысячи человек поместится. Ох, не к добру это море белых цветов!

Нет, господин мэр, это не оскорбление, это ночь под капельницей, поэтому здесь я, а не Карл Дрезден. Не Чарльз, а Карл. Я работаю без ассистента. А за эту плотоядную улыбочку вы еще заплатите.

Наш так называемый бомонд.
Жених – сыночек – Дункан Траут, редкостный мерзавец и по совместительству мой бывший одноклассник. Высок, красив, если вам нравятся брюнеты с пронзительно синими глазами и несколько массивной фигурой, которой обязаны излишнему увлечению футболом в юности. Мне отвратительна отнюдь не его внешность.
Невеста – Хэдер Лозье. Без комментариев. Хотя нет, откомментирую. Двадцать пять лет, проще перепрыгнуть, чем обойти. Несмотря на это, она была бы вполне симпатичной, кабы не привычка сюсюкать, будто престарелая тетушка в легком маразме. Вот тут точно – но комментс. Не задохнись в корсете, дорогуша. Хотя он тебе идет, очень пикантно.
Терпеть не могу снимать свадьбы. Я в это уже давно наигралась, это давно не мой уровень, и тем более, не дяди Карла. Но ему проще дается эта мерзкая дипломатия. А мне осталось – обнимитесь покрепче, поцелуйтесь послюнявее, ах какая прекрасная пара, они наплодят нам еще полдюжины маленьких мэрчиков. Таких же высокомерных засранцев, как ты, Дункан. И нечего смотреть на меня, как на предмет мебели, я тебя знаю, как облупленного. Я еще не забыла, как ты пытался прижать меня в кустах на выпускном, а твои дружки стояли рядом и обсуждали мои сомнительные достоинства.
Хэтти, дорогая, посмотри на Дункана, как будто ты жить без него не можешь. Не важно, что на самом деле все обстоит ровно наоборот – это он не проживет без того наследства, которое ты, судя по всему, получишь в ближайшее время. Как скучно. Теперь правее. Положи руку ему на плечо. Улыбнись мне. Вот так, ты прекрасная модель. Дункан, хоть на минуту сделай вид, что тебя окружают не одни только тараканы. Постарайся, пожалуйста. Спасибо.
Как не вовремя заболел дядя Карл!
Меня уже тошнит.

Здравствуйте, миссис Гордон – и как это нормального человека занесло в этот серпентарий. Поймаем-ка для галочки нашего принца – Уэйна. Каждой бочке затычка, везде и всегда ведет себя так, словно это не он в гостях, а у него. Чаще всего именно так и есть. Эта его покровительственная манера раздражает невероятно. Хотя в обаянии ему не откажешь. О! Готово. Натуральная карикатура, не требующая обработки. День уже прожит не зря. Господин мэр – благородные брыли ниже подбородка, выражение лица почтенного носорога. А ведь пару лет назад делал подтяжку. Это в мой архив, разумеется. Дорогой Дункан, лет через двадцать ты станешь таким же.
Уфф. Обвенчались, голубчики. Студию дядя Карл отснял еще два дня назад. Можно поохотиться на более приятных личностей, ежели таковые найдутся. А чёй-то Брюс Уэйн такой нервный? Ну вот, сбежал. А я как раз думала напроситься в его полузаброшенное поместье – поснимать ту собранную им роскошную коллекцию японских доспехов, пока он ее какому-нибудь музею не подарил. С него станется. Ладно, еще представится случай. Или не представится. Или не понадобится. Уже.
Если не прислушиваться к разговорам и не задумываться над их истинным смыслом – половина присутствующих готова друг другу глотку перегрызть, хотя слова и выражения лиц милейшие, я безбожно упрощаю, но все равно тоска, можно еще поискать интересные моменты...

***
— … конечно же, я внесу посильный вклад в празднование Дня города, господин мэр, почту за честь, нельзя же экономить на… радости.
Это означало, что львиная доля затрат ляжет на его плечи, но отказать значило неявно потерять часть своего влияния, а Брюс этого совсем не хотел, в своей ипостаси миллиардера-плейбоя ему и так иногда было достаточно трудно заставить воспринимать себя всерьез, ведь он предположительно не оправдал предполагаемых надежд покойного отца. Запищал мобильник.
– Вы меня извините? – он отошел на пару шагов.
– Мастер Брюс?
– Да, Альфред?
– У меня дурные новости.
– Какого рода?
– Побег из Аркхэма.
У него внутри все упало. Только не тот, о ком он думает, только не он, только не этот кошмар.
– …
Правильно поняв его молчание, Альфред немедленно развеял сомнения:
– Это именно тот, о ком вы подумали. Он исчез больше суток назад, но обнаружилось это только что.
Брюс медленно выдохнул.
– Но… как?
– Полагаю, полиция очень удивится, если я начну задавать вопросы прямо через систему прослушивания, будь даже эта возможность в нее технически заложена.
– Спасибо, Альфред.
– Всего хорошего, мастер Брюс.
Теперь нужно было или придумать повод Брюсу Уэйну навестить комиссара Гордона, или обеспечить плащеносцу с подмоченной репутацией способ возникнуть у него в кабинете средь бела дня или, изнемогая от неизвестности, ждать наступления темноты. Нет, последнее неприемлемо… Извинившись, он поспешно покинул празднующую толпу.

***
А на дерево лезть придется, накаркала. Я уже вижу эту картинку, будет хорошо. И дерево удобное, будто создано для этого. Ага, а-атлично.
Посидеть тут полчасика? А то уже скулы сводит от необходимости беспрерывно всем улыбаться и деликатненько просить чуть-чуть подвинуть задницу или еще как-то посодействовать собственной сомнительной фотогеничности. Расслаблюсь немножко, меня почти не видно, зато я вижу почти всё. И курево не забыла, умница... Что это они палят? Еще не стемнело, рановато для фейерверков...
Что-то не так. Все напряглись и замерли, и смотрят аккурат туда, где у меня слепая зона.
– Добрый день, дамы и господа! Позвольте вас немного развлечь.
Глубокий, звучный, чуть хрипловатый голос. Кто там? Да что там??? Мамочки... Сегодня точно не мой день... зачем я здесь? Празднику конец – это приятная мысль. Возможно, я доживаю свои последние минуты – это мысль... не то чтобы неприятная… несвоевременная, вот что. А может быть, это ко мне пришел мой личный апокалипсис? У нас такой гость... В задрипанном фиолетовом пальто. Идет, непринужденно помахивая тридцатизарядным «JR 68». Впрочем, непринужденно помахивать им я могла бы и сама – весу в нем всего семь фунтов. Еще пара выстрелов в воздух. Самому-то уши не закладывает? Нет?
Я знаю, ты – Джокер. Я читала про тебя. Говорят, у тебя абсолютно нет тормозов. Ты же, вроде, должен быть в Аркхэме? Что, выпустили за хорошее поведение? А вот и еще пара отморозков с автоматами, кто же приходит в одиночестве на такие приемы. А этот человек действительно страшен. Под клоунским гримом – жесткий, уверенный в своей власти безумец. Или он так хорошо играет? Да нет, он дерганый какой-то. Или ему просто все пофиг? Наедем зумом... Боже, это лицо... Невозможное. Под неряшливо намалеванной улыбкой – страшные шрамы; рот распорот едва ли не до ушей, а разрезы будто зашивали сапожной ниткой, настолько жутко и уродливо они зажили. Пока живьем не увидишь – не поверишь. Это не маска шута, это сама Смеющаяся Смерть.
Руки, не тряситесь. Пожалуйста.
Что я оставлю после себя? Терабайт архива, полдюжины по-настоящему хороших картинок, одну персональную выставку в заштатном богемном кафе пару лет назад, несчетное количество проходных публикаций, из которых едва ли найдется две-три достойные работы? Пара десятков статей? Немного. Но и не то чтобы совсем ничего. Вчера вечером меня это не занимало...
Справа возникло какое-то возмущенное шевеление, но, прежде чем кто-либо успел что-то сказать или сделать, прежде чем его подручные успели двинуться, он, не глядя, послал в ту сторону очередь, прошедшую над головами, швырнул бесполезный автомат наземь, и пошагал дальше, высматривая и явно не находя кого-то. На размалеванном лице – разочарование и гнев.
Снимай, дура! Снимай! Милый дядя Карл, либо ты будешь меня оплакивать, либо ты будешь завидовать мне черной завистью. Или, в первом случае, и то и другое, если я тебя достаточно хорошо знаю. Сидеть тихо и нажимать на спуск – все, что от меня требуется. Черт, какие картинки будут! Еще никому такие не удавались. Никому из живых, во всяком случае. Что он творит... Ох, этот тип впечатляет, невозможно быть таким… интригующе отвратительным.
Выдернул у Дункана из рук его дрожащую половину, втащил на танцпол.
– Маэстро, соорудите нам романтику! Давайте, давайте!
Она даже не упирается – толку-то? Странно то, что теперь двигается он как бог. С полуобморочной куклой в руках. Что-то говорит. Ну зачем ему такой роскошный голос!

...Нос длинный заострился, как игла,
Распухла шея, и размякло тело.
Красавица, нежна, чиста, светла,

Н-да, красавица...

Ты в холе и довольстве век жила,
Скажи, таков ли твой ужасный жребий -
Кормить собой червей, истлеть дотла?

С таким неподдельным ужасом в глазах, она, пожалуй, и впрямь почти красива. На особый лад.
А у меня карта памяти почти забита, надо будет поменять. Попозже.
А он ждет. А она не знает. Куда там.
Бедная девочка Хэтти, тебя спасла бы одна строчка. Может быть. Увольте, я суфлером не буду. Классику знать надо, блин.
Наклоняется к ней интимно. Шепчет что-то на ухо... Рискну предположить:

Да, иль живой уйти, растаять в небе.

Затвор камеры делает серию щелчков, и – этот прозвучавший одновременно тихий хруст я не забуду никогда. Упокой Господь твою душу, девочка. Нет, мне не страшно. Я в ужасе.
Спокойно, воспринимай это как кино. И я продолжаю снимать.
Наверное, я эмоционально тупа. Наверное, я бессердечная циничная сволочь. Самокопанием займусь после, сейчас работать надо!
Паники не было. Все просто застыли там, где их застали его первые слова. Думаю, явись он без свиты, эффект был бы тот же. Эффект удава и кролика. Только вот кроликов – очень много. Он одним взглядом, одним своим присутствием держал толпу в ступоре, и это ему словно ничего не стоило. Он был сам ужас.
Смерть грязна. Смерть отвратительна. И он был этой смертью. Прощайте, господин мэр, прощай Дункан, покойтесь в мире, какие же вы были подонки. Кровь вперемежку с потекшим от жары черным лаком для волос. Мерзость.

***
— …двойник. Он сутки провалялся на кровати без движения, а когда к нему решились войти, это оказался накачанный наркотиками загримированный студент факультета психологии. Зачем их вообще туда пускают? Надо сказать, похож, и шрамы были подделаны профессионально.
– Он сказал что-нибудь?
– Он не в себе. Он в больнице. Ему ввели ту же смесь транквилизаторов, что кололи Джокеру, но там есть что-то еще… пока не определили. Вряд ли мы в ближайшее время добьемся от него полезной информации. Если вообще добьемся, он очень плох.
– Почему ждали сутки?
– Я задал тот же вопрос. В последние два месяца он, видите ли, завел привычку время от времени отдыхать таким образом от своей бесконечной болтовни, – Гордон скривился, – я должен был более внимательно следить за происходящим в лечебнице, но так называемая врачебная этика… вне моей юрисдикции.
– У него должен быть сообщник в Аркхэме.
– Мы работаем над этим. Хотите еще загадку?
– Я слушаю.
– Вчера кто-то запросил вещдоки по его делу. Все. Потом их нашли раскиданными по мусорным контейнерам на соседних улицах, все кроме одного складного ножа. Дамского, с перламутровой ручкой. По документам запрос пришел от моего имени, а забрала их Рамирез. В это время она была здесь, мы разговаривали.
Когда комиссар замолчал, в кабинете уже никого не было.
– Ну вот, опять он так. Ничего не меняется, – пробормотал он себе в усы.

***
По здравом размышлении, мне ничего не грозит, даже если меня обнаружат. Не дай бог! Я же не шпионю, то, что происходит, видят все. И вообще я тут не единственный человек с камерой, вон, сколько репортеров перепуганных. Только их видно, а меня – нет. Правда, смотрю, кое-кто уже пытается снимать от бедра. А ручки-то дрожат, хи-хи. Сиди тихо и снимай, логик ты наш липовый. Не высовывайся, а то одним непризнанным гением на свете меньше будет. Дорогуша, тебя это волнует? Ага, теперь – волнует. И как можно говорить о здравом смысле, когда речь идет о беглом психопате? Что-то мне нехорошо... Я видела трупы, я снимала места преступления, в конце концов, это некоторое время было моей работой, но все это было постфактум, когда кровь запеклась, а тела остыли. Я никогда не видела живой смерти. И – да, мне страшно и противно. Но почему-то я не испытываю ни малейшего желания как-то повлиять на положение вещей, да и что я могу сделать, что я, Бэтмен что ли? Кстати, куда он смотрит, где там наш «ужас, летящий на крыльях ночи»? А я могу только зафиксировать документально. Да пропади они все пропадом! Я ненормальная, да? Ой, мамочки, он идет в мою сторону… Похоже, я слишком далеко продвинулась на своей ветке, она начинает опасно наклоняться. Надо бы отползти обратно и спрятаться получше. Таак... мама!

Вопрос: дальше выкладывать?

1. да		17	(80.95%)
2. не, на фиг		4	(19.05%)
Всего:		21

@настроение: let me fall out of the goddamn window

@темы: Джокер, Bad romance, Fanfic